Большая журналистская удача

Владимира Познера можно поздравить с большой журналистской удачей. Мало кому удается получить финансирование на восьмисерийный фильм о своей шовинистической фобии. И к тому же еще выпустить снятый фильм на экраны.

Восьмисерийный фильм Владимира Познера «Германская головоломка» - это, конечно, грандиозный проект. Много месяцев подряд самые разные мои знакомые рассказывали мне о производстве этого фильма. Сотрудники немецкого посольства в Москве, журналисты, бизнесмены и операторы признавались, что слышали об эпохальном замахе российского телемэтра на фундаментальный фильм о Германии.

Перед началом показа первой серии друзья из Москвы специально позвонили мне и напомнили, что я могу увидеть фильм в онлайн-трансляции. «Посмотри, тебе будет интересно!» - говорили они. Я посмотрел. Было, действительно, интересно. Фильм вышел эпохальным и фундаментальным – но только не о Германии, а о шовинизме одного отдельного телемэтра.

Сергей Сумленный

Сергей Сумленный - политолог, глава представительства немецкого фонда Генриха Бёлля в Украине. Работал в московском бюро крупнейшей немецкой телерадиокомпании ARD, во франкфуртской редакции газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung, отвечал за консультирование по вопросам российских санкций в немецкой консалтинговой компании SCHNEIDER GROUP. Защитил диссертацию по истории взаимоотношений власти и СМИ в послевоенной Германии (ИНИОН РАН). Автор книг «Немецкая система» и «Немецкий формат».

В принципе, рецепт фильма о Германии на российском Первом канале прост. Во-первых, в фильме должно быть побольше намеков на нацизм. Это предписание отлично выполнено. Заставка к каждой серии одна и та же: лающие звуки речи то ли Гитлера, то ли фельдфебеля, вращающиеся то ли свастики, то ли ножи мясорубки, угловатые то ли сапоги марширующих солдат, то ли мясницкие крюки. Такое представление Германии сразу настраивает на боевой лад: зритель понимает, что рассказывать ему будут о чем-то враждебном и чуждом.

Для закрепления эффекта с самого начала фильма Познер не устает повторять – кино он снимать не хотел, Германию он терпеть не может. Германия Познера – это «проклятая страна», в ней живут люди без малейшего понятия о культуре быта. Немецкая кухня – это безвкусное варево, «оскорбление кулинарии».

Веселящиеся на Октоберфесте – это картонный фасад, за которым скрывается «что-то пугающее и темное, огнедышащее и когтистое». Познеру противно само звучание немецкой речи (еще бы – если его еще и утрировать в гитлеровской манере), а, глядя на дружелюбных членов деревенского стрелкового союза, Познер глубокомысленно произносит: «стрелять любят. Никто не забыт, ничто не забыто». Мол, помните – немец даже когда мирный и улыбается, все равно нацист.

Даже когда Познер смотрит на чистые улицы маленького городка, он не забывает напомнить зрителю, что чистота обманчива, и за стенами пряничных домиков скрывается до сих пор живое зло. Немецкое, разумеется.

Собственно, именно такой подход вообще-то и называется во всем мире ксенофобией. Или, как в случае с многократно подчеркнутым Познером противопоставлением любимой Франции отвратительной Германии, – шовинизмом.

Шовинизм – это грубое, агрессивное превознесение своей нации, названное по имени французского военного Шовина, убежденного в недостижимом величии французов. Именно пропаганде шовинизма посвящены все восемь серий фильма Познера. «Ну ведь не преступление же это – быть немцем?» - риторически спрашивает Познер самого себя, размышляя о том, что его внук живет в Берлине и чувствует себя интегрированным. В самом деле – преступление ли то, что ты немец? Какой сложный вопрос для российского телевидения, он стоит восьмисерийных рассуждений.

Шовинизм мэтра-Познера умело оттеняет сопровождающий его повсюду Иван Ургант, умело играющий шута при патриархе. Именно в адрес Урганта Познер произносит свои самые пустые резонерские фразы. Например, рассказывая, что в Германии все не то, и люди «не так ходят», а русскому за границей не хватает березок. Конечно, каждый знает, что стоит русскому приехать в Германию из исконного русского города Калининграда, как его сразу начинает терзать тоска по березкам. И даже тот факт, что березовые рощи и аллеи массово встречаются в Германии, не утешают этой тоски по настоящим, родным березкам. Русский в Германии – в версии Познера – местных, неправильных березок предпочитает не видеть, и тоскует по своим.

Такой подход к определению «русскости» - очень советский, и потому неудивителен для Познера, выросшего на чужбине, и познававшему русскость в редакции московского иновещания.

Именно советский подход к русскости низводил русских до карикатурных персонажей, которые даже стоя на берлинской березовой аллее, лихорадочно ищут русскую березку. Могу предположить, что именно такой подход Познер практикует и сейчас – и, например, убеждает зрителей, что, попав в Германию, они будут страдать от работающей законодательной системы или от того, что потерянный кошелек посетители Октоберфеста принесут в стол находок (Познер показывает ряды кошельков в столе находок, но акцентирует внимание не на том, что люди честно принесли их в бюро находок, а на том, что это ж как надо перепить, чтобы все потерять).

Сам же Познер молодцевато рассказывает при этом Урганту, что якобы он лично украл на Октоберфесте три пивные кружки. Через несколько серий он будет рассказывать (правда, менее молодцевато – но зато более подробно), как однажды чуть не забил до смерти сына домработницы своей семьи – только за то, что мальчик был немец. Ну немцы же, с ними можно, что хочешь делать.

Раз за разом Познер деланно восклицает: как же так получилось, что немцы, нация с историей, допустила у себя нацизм? Как это понять? Невозможно! Наверное, говорит Познер, что-то такое скрывается в немецких сказках – особенно темных и страшных.

Разумеется, это чепуха. Немецкие сказки не страшнее сказок других народов, а вот историю прихода нацистов к власти исследователи отлично разобрали по винтикам, и загадок в ней нет никаких. Элизабет Ноэлль-Нойманн, Ханна Арендт и другие исследователи еще полвека назад показали, как в обществе формируется климат ненависти и страха, как запрет на общественную дискуссию заставляет оппозицию поверить, что она в меньшинстве, и это, в свою очередь, дает власти возможность начать полномасштабные преследования.

Экономисты – как Гётц Али – подробно разобрали вопрос экономической заинтересованности населения в преследовании меньшинств. Бессчетные историки поминутно фиксировали выстраивание системы подавления, начиная с весны 1933 года, когда нацисты, воспользовавшись поджогом Рейхстага, переловили всех оппозиционных депутатов, запретили профсоюзы и забастовки, а потом приняли закон о запрете всех партий и провели выборы в рейсхтаг с одной партией (что сегодня часто выдается за утверждение «немцы выбрали Гитлера»).

Все эти факты давно известны и в популярном виде изложены, например, в берлинском музее «Топография террора», куда Познер предпочел не заезжать, зато много и со вкусом рассказывал на Октоберфесте и на гамельнском уличном празднике про вечно темную сторону немецкого характера.

Русским, кстати, как следует из фильма, темная сторона якобы не свойственна – Ургант утверждает, что русские «зла не держат», а Познер говорит, что русские мигранты идеально интегрируются в Германию. Опять же – о том, что именно переселенцы из России составляют костяк неонацистских ячеек в целом ряде регионов Германии, Познер не рассказывает – слишком плохо это гармонирует с его тезисами. Как и о том, что при желании, негативную реакцию можно продемонстрировать не только на немецкую речь (Познер говорит, что, как слышит немецкую речь, сразу видит форму Второй мировой), но и на русскую. И эта реакция будет связана с ГУЛАГом, расстрелами и чистками не меньше, чем реакция на немецкую речь – с преступлениями нацистов. Просто умные и порядочные люди не связывают какую-то речь с преступлениями диктаторов и уж точно не снимают об этом фильмы.

Некоторые мои знакомые немецкие журналисты полагают, что фильм Познера – часть госзаказа на очернение Германии, наблюдающегося на российском телевидении. По их мнению, после того, как год назад немецкий бундестаг принял резолюцию с осуждением нарушений прав человека в России, государственное российское ТВ захлестнул вал ранее немыслимых антинемецких репортажей.

Все тот же Первый канал стал рассказывать про то, что немецкие политики покровительствовали педофилам, а сами немецкие журналисты платят деньги спикерам, лишь бы они выступали в поддержку российской оппозиции. Мол, фильм Познера, говорили мои коллеги – в той же обойме.

Мне так не кажется, и мое объяснение куда проще. Как любой фильм, построенный на фундаменте шовинизма и ненависти, «Германская головоломка» полна невежественных утверждений. Ошибки лезут из фильма Познера так же часто, как и шовинистические замечания.

Так, Германия оказывается у Познера объединенной «чуть более 200 лет назад» (на самом деле – менее 150 лет). В католическом Мюнхене Познер с серьезным лицом рассуждает о местной протестантской этике (это примерно как в Вологде немецкий журналист рассуждал бы о кавказских традициях), а экономящие последнюю копейку немцы едят по вечерам хлеб (на самом деле слышно, как немец говорит про Abendbrot – «вечерний хлеб» или «вечернюю еду» – традиционный немецкий холодный ужин. Перевести Abendbrot как «хлеб» - все равно, что перевести «водку» как «водичку»).

Создавая восьмисерийный фильм про Германию, и, видимо, не испытывая недостатка в бюджете (должен же был концерн General Motors заплатить за многочасовую рекламу, в ходе которой Познер рассказывает зрителям про вместительный багажник, про складывающиеся сидения и про крепление для велосипеда Opel Zafira, а оператор установленные три-пять секунд дает раз за разом крупный план эмблемы Opel – это на российском-то телевидении, где в обычном репортаже логотипы марок замазывают, лишь не показать их бесплатно!), Познер умудрился сделать настолько плоский и неинформативный фильм, насколько вообще можно себе представить. «Как будто они с Ургантом прошлись от вокзала к будке с денерами – и решили снять об этом фильм», - сказал мне один коллега-немец.

Кстати, о денерах. Именно в серии, посвященной мигрантам, Познер показал – он шовинист не только по отношению к немцам. На турок он смотрит точно также свысока. С изяществом хама, говорящего гадости на языке, непонятном хозяевам, Познер комментирует появление в кадре немки, хозяйки пивоварни Warsteiner: «ожидал увидеть толстозадого бюргера» (в лицо хозяевам пивоварни Познер, конечно, говорит, что женщина «невероятно красива»). Но точно также достается и принимающему его владельцу турецкого ресторана Hasir (кстати, одного из лучших в Берлине).

Познер издевается над цветом глаз турка, каламбуря фразами вроде «он сказал мне на голубом глазу, хотя глаза у него совсем не голубые». Познер интервьюирует пожилую немку на улице Франкфурта, сыплющую ксенофобными клише (турки грязные, турки недружелюбные, турки скоро сделают немцев меньшинством в Германии) и демонстрирует при этом улыбающееся лицо берлинского собеседника-турка.

Вообще-то, такая накладка картинки на звук – это абсолютное табу в тележурналистике, поскольку это прием из шулерского арсенала пропагандистов. Но Познеру это не мешает – он уже накладывал уличный праздник немцев в Гамельне на хронику нацистского марша, почему бы не наложить турка на франкфуртскую нелюбительницу турок?

Наконец, Познер начинает учить турецкого ресторатора жить в Германии, требует от него расписаться в благодарности к ФРГ за то, что та приютила (о благодарности Германии к турку за уплаченные с ресторана налоги и созданные рабочие места речи не идет), и начинает даже предписывать, на каком языке тому говорить. «Мультикультурализм – это когда все говорят по-немецки!» - учит Познер турка жизни, говоря при этом почему-то по-английски.

Показ мигрантов строится по схеме, уже давно отработанной российскими СМИ. Туркам вменяется в вину то, что они особенно асоциальны (камера находит мусор на улице – и журналисты плавно подводят зрителя к мнению, что мусор оставили турки), в кадре раз за разом появляется немецкая женщина из бедного района, безостановочно жалующаяся на турок по стандартной схеме «я не расист, но…», в качестве спикера-интеллектуала в кадре – скандальный Тило Саррацин, строивший теории о генетической глупости живущих в Германии турок.

Кадры перемежаются один другим, лицо турка-бизнесмена служит иллюстрацией ксенофобным заявлениям жительницы Франкфурта, затем разговор плавно переходит на утверждения о том, что лучшие мигранты в Германии – русские, с ними нет никаких проблем, и они идеально интегрируются.

Впрочем, нелюбовь к туркам не может пересилить в Познере нелюбовь к Германии. Снова и снова автор повторяет, как ему не нравится Германия, насколько это «не его» страна, и как он не хотел снимать фильм. Познер признается, что его «подташнивает» от Октоберфеста. Однако зрителя, знающего Германию, никак не меньше подташнивает от восьмисерийного шовинистического эпоса, совмещенного с рекламой автомобиля Opel.