Эти улочки и дома, кафе и площади еще со времен 20-ых годов XX столетия имеют свою русскую историю, о которой сегодняшние немцы - жители этих домов - узнают, возвращаясь из супермаркета.
Моя берлинская коллега Барбара Кернек более 20 лет исследует «жизнь русских» в Берлине. Радиожурналистка, изучавшая 17 лет славистику, настолько прониклась русской культурой, языком и событиями, которые происходили некогда в Берлине, что до сих пор находит время, поделиться своими редкими знаниями со многими путешественниками.
Благодаря ее рассказам, я с головой окунулась в начало прошлого века. Уже в 1923 году в Берлине проживало около 100 тысяч русских. Это и насильственно высланные из Москвы и Петербурга литераторы, профессора, и эмигранты-одиночки. В числе последних были известные русские поэты Владислав Ходасевич и Андрей Белый, около дома которых мы и оказались.
Шестиэтажный жилой дом в Шарлотенбурге, наполовину увитый плющом, казался самым обыкновенным. Но чувство причастности к жизни и творениям великих людей появляется сразу, как только переступаешь порог их дома, что сделать нам было не так уж и просто. Двухметровая дубовая дверь была заперта изнутри. Пытаясь дозвониться до жителей этого особняка, чтобы оказаться в непосредственной близи к жизни поэтов, мы почти потеряли надежду. И в последний раз, объясняя по домофону нашу цель неведомой женщине, попросили впустить нас во внутренний садик или хотя бы в фойе. «Вы сможете сделать и то и другое», - немецкая речь мужчины прервала наши долгие объяснения. Мы обернулись: перед нами стоял седовласый немец с пакетами из супермаркета, который оказался жильцом этого дома и не только впустил нас в фойе, но и максимально приблизил к русской истории.
Сам он впервые слышал о том, кто и почему жил в этих районах и был сильно удивлен, вникая во все подробности жизни русских в Берлине и в этом доме. Оказалось, что мужчина, имя которого мы так и не узнали, живет в той самой квартире, где почти век назад переживал разлуку с Асей Тургеневой, писал свои стихи Андрей Белый. Мы прошли в его апартаменты, куда он нас любезно пригласил: высокие потолки, паркет еще из 19 века – не тронутый ремонтами и реконструкциями, деревянные двери, широкие окна. Все - с размахом и величием. Через чердак он повел нас во внутренний двор. Там мне стало ясно: потому это строение Барбара и называет «колодцем», что построено оно кольцом и во внутреннем садике кажется, что ты стоишь на дне огромного каменного колодца, дно которого поросло травой. Наш проводник сделал для нас все, что было в его силах, пожелал хороших впечатлений в Берлине и проводил до крыльца. Закрывая за собой дверь, перевернулась целая глава жизни Андрея Белого, к которой я уже чувствовала себя причастной.
Через два квартала мы подошли к красивому серо-белому пятиэтажному дому, в котором 15 лет прожил гениальный русский писатель Владимир Набоков. Берлин для Владимира Набокова – это море противоречивых эмоций: здесь правые экстремисты убивают отца писателя, но здесь же Набоков публикует "Romain Roland", "Colas Breugnon", в знаменитом журнале «Руль» выходят его многочисленные драмы. Здесь он пишет «Машеньку» - свой первый роман и, наконец, встречает будущую жену Виру Слоним. Все эти события чередой проносятся перед глазами, многие из которых происходили прямо в этих стенах.
Продолжая ступать по русским следам, мы оказываемся на улице, две стороны которой относились к двум разным районам города Вильмердорфу и Щёнебергу. Именно на этой улице под названием Бамбергер существовало издательство «Геликон», которое основал молодой русский редактор Абрам Вишняк. На углу квартала, на первом этаже огромные пустые витрины, через которые можно рассмотреть, как идет ремонт – так сегодня выглядит некогда существовавшее издательство «Геликон», в котором Марина Цветаева опубликовала четыре сборника стихотворений - «Разлука», «Психея», «Стихи к Блоку» и «Ремесло», а также поэму-сказку «Царь-Девица». Марина Цветаева жила всего в нескольких домах от издательства, к ее квартире мы тоже добирались долго. По дороге
Барбара рассказала, что со своей дочкой Марина жила на третьем этаже невысокого дома с широкими лестницами из красного дерева и витражами в каждом пролете. Дочь Ариадна, увидев на витраже третьего этажа льва, говорила маме: «Где живем мы, там обязательно должен быть лев». Как сказала Барбара, лев сохранился и по сей день. Увидеть все это своими глазами, казалось, почти невозможным. Жители этого дома удивлялись нам и не открывали. Но дверь распахнулась сама: на улицу выходил молодой человек в шляпе 70-ых, шея его была обмотана тонким черным шарфом. Он возмущенно поинтересовался, что нам надо. Но разбираться не стал и исчез. Все внутри действительно было из красного дерева и выглядело шикарно, лестница с красной дорожкой вела на второй этаж. Поднявшись на третий этаж, я тут же увидела на витраже льва, который смотрел или в окно или из окна. Вид во двор был бесконечно красив: среди зеленых травяных ковров пестрели цветы, рассаженные геометрическими фигурами, под деревьями стояли столики, накрытые скатертью, на кресло-качалке лежал плед. Здесь, в этом сказочном мире переживала нелегкие времена Марина Цветаева, здесь она писала свои стихи, здесь росла ее дочь, из этого особняка Марина стремилась к своему мужу Сергею Эфрону в Прагу. Жители и этого дома были удивлены русскоговорящей девушке, гуляющей в их коридорах. О том, что именно здесь творилась русская история, немцы слышали в первый раз.
Интересно, что русские поэты и писатели, философы и профессора, которые обосновались в Берлине к середине 30-ых годов, по-русски называли улицы. Так, например, одну из главных улиц города - Курфюрстендамм они называли Невским проспектом. Улицы действительно схожи и сегодня: Курфюрстендамм такая же широкая, со схожей архитектурой. Улицу Мориц, например, называли Мостовой…
Теперь я меряю шагами улицу Бамбергер, по которой спешила к себе домой Марина Цветаева после долгожданной встречи с Андреем Белым в кафе «Прагердиле». Это кафе открыто и по сей день. Для обоих поэтов обстановка в Берлине была удручающая, потому их встреча стала глотком свежего воздуха. По-русски обсуждая с коллегой встречу поэтов в Берлине, иду и чувствую: именно здесь сто лет назад кипела жизнь, жизнь великих русских эмигрантов.