Вот что самое важное для вполне взрослых людей, волевым усилием отодравших себя, наконец, от полубессмысленной активности под названием «карьера и работа» и закатившихся на горнолыжный курорт на юге Германии? Правильно. Компания.
Если она хороша, то горы тут совершенно ни при чем.
Разве имеет значение, что из всех собравшихся алкают черных трасс и гигантского слалома двое. Остальные умеют только красиво носить лыжи и мужественно опираться на палки. А есть еще и пара-тройка подрывников, которые всю дорогу мстят за то, что их куда-то выволокли из родной пещеры, с утра по-раньше умудряются где-то тяпнуть кампари, а потом до закрытия всех подъемников имитируют глубокий обморок в лучшем баре города.
У нас было все, включая гиперактивного лабрадора, необходимого для придания ноты жесткого абсурда происходящему.
То, что в этом январе в баварском Гармиш-Партенкирхене, в котором, как пишут в путеводителях, из достопримечательностей только горы по периметру, не было снега, волновало, как вы понимаете, двоих. Остальную шайку не волновало вообще ничего. В первый же вечер все колесиками закатились в бар, баварское пиво полилось рекой и до склонов всем было, как до луны.
Наутро, рассматривая с безопасного расстояния интернациональную толпу, штурмующую пункт проката, кассы, кафе и подъемники, некоторые из наших думали, что могло бы заставить их с таким же энтузиазмом преодолевать неодолимые препятствия на пути к сомнительным удовольствиям.
С муравьиной прытью лыжники перемещались из одной очереди в другую и, наконец, урвав инвентарь и проездной, на негнущихся ногах ввалились в люльки подъемника. И мы свалились. Люлька рванула вперед и вверх, и земля закачалась под ногами. Вместе с ней закачалась добрая половина внутренних органов, и утренние порции кампари кровавыми мальчиками подступили к глазам. Получив заряд адреналина лет на десять вперед, мы каким-то чудом десантировались на горе.
Оказалось, что такие сложно сопоставимые понятия, как снег и пушки дают вполне пригодные для массового катания накрахмаленные склоны. На них наша компания немедленно распалась. Тех двоих словно магнитом повлекло на их страшные трассы, середнячки срулили куда-то влево, лабрадор рванул в сугроб, а мы в бар. Было только десять утра, а седых волос уже прибавилось.
Через час, смакуя пиво в обществе чужих, спустившихся с гор взмыленных людей с отсутствующими взглядами и походкой робокопов, мы, беззаботные антилыжники, пришли к выводу, что лучше бара может быть только бар на склоне, а за попытку вставить наши ноги в эти пластиковые урны, не мы, а нам должны приплачивать.
И чего еще человеку надо, когда солнце теплое, небо синее, воздух свеж, а из всех пугающих перспектив только спуск вниз на качающемся половнике.
Мы потягивали свое пиво, принюхивались к сосискам соседей и строили планы. Наши профи носились где-то горными серпантинами и нас не беспокоили, а вот энтузиасты-любители посылали странные сигналы. Какие-то тревожные отрывочные смс из двух-трех букв перемежались телефонными звонками с затихающими, словно крик падающего в ущелье, голосами.
Но мы не отвлекались на ерунду. Мы были в Альпах. И если кому-то, чтобы почувствовать себя счастливым и живым, потребовалось нацепить на ноги неуправляемые скользкие дощечки, это был его выбор. Мы забрались сюда не страдать и потеть, а получать удовольствие.
Его мы и получали, пока наш очумевший от эндорфинов лабрадор не перепутал хозяина и в радостном исступлении не прыгнул на совершенно незнакомого человека. Тот так и не понял, почему вдруг на скорости ему в грудь влетела чужая собака, но лабрадор в секунды зализал ему очки и обезвреженный немец скатился к нашим ногам.
Незамужняя часть собравшихся скептически осмотрела добычу, не восхитилась, сказала «фу!» то ли в небо, то ли псу, мужчина убежал, а лабрадор нацелился на скейтбордистов. Однако мы посчитали, что на сегодня программа выполнена, отловили собаку и, перекрестившись и зажмурившись, устремились в обратный путь. Позже оказалось, что мы слишком много думали о себе и своих страхах.
Только вечером в ресторане, пережившие ужас спуска с красной трассы бледные новички смогли, наконец, подать голос и живописать свое многочасовое сползание всем телом вниз в обнимку с лыжами. Это было время позора. Рядом с цепляющимися за жизнь и корни деревьев взрослыми, буквально по их головам, снежинками скользили малые дети из породы горнолыжников.
Мы и профессионалы сочувственно кивали, а потом милая девушка в дирндле принесла нам немного поесть. Сначала какие-то салаты, паштеты и бретцели, а потом, когда в принципе, все уже наелись, девушка подошла с подносом. Мы думали, что эта знаменитая баварская швайнхаксе (Schweinehaxe), запеченная свиная ножка с ножом, победно воткнутом на видном месте, одна на всех. Мы ошибались.
Баварцы понимают толк в еде. Это была порция. А подносы все прибывали и прибывали, и многие из нас уже второй раз за день с ужасом смотрели прямо перед собой, пытаясь понять, что же теперь делать. С другой стороны, вилки не лыжи, подумали мы, схватились покрепче за приборы и - понеслось.
К концу ужина казалось, что мы на месяц свободны от любых приемов пищи. Все только и делали, что развязывали, расстегивали, расшнуровывали и распускали. Даже заметно обегемотившийся лабрадор смотрел на нас с тревогой, явно жалея, что у собак только один желудок и нет еще пятнадцати про запас. Но ведь и правда было вкусно. Очень вкусно.
Были и белые нежные колбаски (Weisswurst), которые принесли в том же бульоне, в котором сварили. И кнедли (Knödl), такие картофельно-мучные шарики-снежки (калорий в них, правда, побольше, чем в снеге). Была кислая капуста (Sauerkraut). Была утка. С мандаринами. И без. Был суп. С печеночными клецками. С картофелем. С луком. С хлебом. С мясом. Было мясо. Маринованное в вине. В пиве. И было пиво. Много пива. Очень много...
Никто не помнил, как мы вернулись в гостиницу.
Наутро пошел дождь.
Кто-то с радостью, кто-то с грустью сдал амуницию обратно в прокат, и наш микробус устремился в противоположную от горы сторону.
Но это, что называется, to be continued…