Ева открыла глаза, но не обратила внимания на тишину за окном. Было рано и отсутствие привычных звуков не настораживало. Когда через полчаса она вышла из номера и прошла через пустой холл гостиницы, ее тоже ничего не удивило. За стойкой никого не было, и она подумала, что надо бы не забыть вечером напомнить парням, чтобы проверили систему отопления, в номере ночами было так холодно, что приходилось надевать свитер и носки. Она вышла на улицу, потопталась, прикидывая, куда лучше пойти, и направилась в сторону улицы Брюши.
По правую руку, на площади перед Нотр-Дам не было ни души. Ева удивилась, но еще не придала этому значения. Слишком сильна была инерция обыденности. Она прошла мимо книжного магазина и пары ресторанов, которые уж точно могли быть закрыты в этот ранний час и, думая о своем, углубилась в переулки Латинского квартала. В хитросплетениях Евиных мыслей не было ничего особенного, редкие ценные идеи в мусоре бесполезных воспоминаний и фантазий. Она, вроде, и понимала, что она в Париже, и что надо наслаждаться моментом, не отвлекаясь на бесконечный и настойчивый поток мыслей, но жизнь внутренняя требовала не меньше внимания, чем жизнь внешняя. Так, в некоторой рассеянности, она пересекла безлюдную площадь Сан-Мишель, прошла по набережной с еще закрытыми зелеными ящиками уличных продавцов, перебралась через Королевский мост, вышла в Тюильри и обомлела.
Перед ней была одна из самых красивых перспектив в мире, многокилометровый пролет, пронизывающий три арки и растворяющийся в дымке окраин. Белый гравий парковых дорожек, свежая зелень клумб и розовые соцветия сирени. Шелестел фонтан, ветер теребил едва проклюнувшуюся листву, синее небо надежным куполом покрывало весеннюю землю, и все было прекрасно, кроме одного. Нигде, насколько хватало взгляда, не было видно ни единой живой души, и только мраморные статуи Майоля брели во все стороны по парку, оставаясь на месте.
В ошеломлении Ева села прямо на землю. Никого. Вообще никого. Этим ранним весенним утром в Париже было совершенно пусто. Не сигналили машины, не шныряли велосипедисты, не метались голуби, не тявкали собаки, прохожие не вышагивали по делам и без дела, и самолеты не пересекали небо над городом. «Как в кино», - подумала она. Но в кино это все было сказкой, фантазией, вымыслом хитрых сценаристов, а тут она сидела в белой пыли пустого парижского сада и не знала, что и подумать. Однако и страха не было. Ева попробовала, было, испугаться, но ничего не получилось. Знакомое чувство оказалось запертым где-то в недоступной глубине души или и вовсе удалилось вместе со всеми гражданами и голубями в неизвестном направлении.
Но, как будто и этого было мало, внезапно пошел снег. В апреле. Не совсем, правда, снег. С неба медленно и легко, подтверждая почти полное отсутствие веса, спускались большие, величиной с ладонь бледно-розовые головки тюльпанов. Достигая земли, они растворялись бесследно, из сердцевины вылетали белые бабочки с позолоченными крыльями и устремлялись в разные стороны. Вели они себя довольно бестолково, сталкивались друг с другом, с падающими тюльпанами, статуями Майоля, и вскоре все вокруг, включая Еву, оказалось засыпано тонкой золотой пыльцой, к тому же, сладкой на вкус.
Ева не удержалась и лизнула пальцы, подумала, что теперь и язык у нее будет золотой, подняла глаза и обнаружила, что количество парящих тюльпанов и бестолковых бабочек увеличилось настолько, что ландшафт Тюильри теперь лишь слабо проступал померкшими красками реальности на этом подвижном и сверкающем фоне.
А потом все перевернулось. Подул сильный теплый ветер, скрутил дорожки с белым гравием в трубочку, статуи Майоля с удивлением устремились на самый верх, где, наконец, встретились, повисли, как легкие летучие мыши вниз головами, и заспешили спорить о чем-то своем, о чем молчали годами. Теперь Ева сидела на земле, но вверх тормашками, не испытывая от этого ни малейшего неудобства. Незаметно ее обступили кучерявые облака, похожие на взбитый пух. Она потрогала одно из них, податливый комок слегка спружинил под пальцами и, издав тихий звук, похожий на счастливый вздох, отскочил немного в сторону. Зато приблизился и дал себя пощупать другой. Ева и не заметила, как оказалась втянута в игру с кокетливыми созданиями, каждое движение которых сопровождалось мелодичным перезвоном и смешливым перешептыванием. Но тут подул еще один ветер, сад перекатился сначала в одну, потом в другую сторону, поймал равновесие, встал и опять распрямился, распределив болтливые статуи по своим привычным местам между зелеными кустами. Облака почтительно расступились, и из них вышла коза Шагала, с перевязанными разноцветными лентами рогами. Коза была чудо, как хороша, весела и доброжелательно настроена. Она встала прямо перед Евой, и та поняла, что пора подняться с земли или того, на чем там она сидела, и направиться вслед за провожатой. А именно ею была эта коза с веселым нравом и нарядными рожками.
И они шли между деревьями и кустами, и чьи-то веселые глаза из-под каждого листа, казалось, наблюдали за ними. И ото всюду слышался тихий довольный смех и доносился запах теплых булок и сдобы. Внезапно прямо на них вышел совершенно невозмутимый долговязый африканец со связками позолоченных эйфелевых башенок на руке, на поясе и вокруг головы. Одет он был в тренировочный костюм и пахнул как-то не очень.
-Я тут Змей, - уверенно и даже несколько нахально произнес он.
-Вы из Сенегала? – почему-то спросила Ева.
Он взглянул на нее с удивлением, тряхнул связками, пожал плечами и ответил:
-Ну, может, и из Сенегала.
Коза с нежностью посмотрела на парня, и он заторопился.
-Все, все, ухожу, понимаю-понимаю... А башенку не возьмете? – на всякий случай все-таки поинтересовался он.
Коза посмотрела на него с еще большей нежностью, и чернокожий проходимец испарился, оставив после себя нестойкий, но довольно противный запах, как будто серы. Вскоре и он развеялся, и они направились дальше. Коза шла, пританцовывая и даже, вроде, слегка напевая что-то, и вскоре они оказались возле решетки сада. Тут коза, бабочки, тюльпаны и статуи Майоля обратились к Еве. А потом в фа-диез вдруг отомкнулась неучтенная калитка в воротах. Ева встала на пороге. Она медлила. Ей совсем не хотелось уходить отсюда. И всем его обитателям, похоже, тоже этого не хотелось, но она как-то знала, что за калитку надо выйти. И в сущности, в этом не было ничего плохого. Просто ей опять надо было покинуть сад и отправиться на поиски очередного бестолкового Адама.
Она поцеловала козу в лоб, улыбнулась и вышла.
В какой-то неизвестной директории существенных, но не обнародованных ремарок, осталась и зависла, словно в спящем компьютере, мысль о том, что там, по ту сторону калитки, она опять все правильно сделала. Потому что...
...когда Ева открыла глаза, в Париже занималось раннее утро, за окном еще было тихо и только в отдалении, где-то в саду у Нотр-Дам, распевал свои утренние трели соловей. В номере было довольно холодно. Ева поплотнее завернулась в одеяло и придвинулась к безмятежно сопящему Адаму. Он лежал, зарывшись головой в подушку. Она обняла его.
-Интересно, как он выглядит? – с улыбкой подумала Ева, проваливаясь в глубокий сон.