Сюрпризы начались сразу. Черешня по 13 евро за килограмм вызвала волнения в наших рядах. Одни решили, что ягода за такие деньги должна гарантировать бессмертие, другие просто обиделись. В сезон в Берлине тот же килограмм стоит 3-4 евро, так что черешня Рюгена и правда била все рекорды. Ну да ладно, бог с ней.
Город Бинц, куда нас завели навигатор и любопытство, – крошечная звезда севера Германии, земли Мекленбург-Передняя Померания. Как-то внезапно для самого себя в 19 веке он стал курортом. Тогда счет шел, страшно сказать, аж на сотню отдыхающих в год. Сейчас около ста человек за раз запросто может разделывать треску за обедом в одном из ресторанов на променаде.
А вот причал Seebrücke, перпендикуляром уходящий в море, почти вдвое короче того, что был когда-то. Первый, 600-сотметровый, в одну новогоднюю ночь разрушило жадное море. По нынешнему слоняются толпы отдыхающих, завороженных красотой морского пейзажа, а после девяти вечера высаживаются караулить закат маньяки с фотокамерами.
Подъезд к Бинцу заставлен коробками магазинов Netto, Kaisers, Edeka, Aldo, Rossmann. Потом паркинги, заправки и вокзал остаются позади, дорога забирает вправо, и вы оказываетесь в начале Hauptstraße, без затей – главной улицы. И вот тут вы словно выруливаете на взлетную полосу. Кто-то прикидывается шустрой Сессной, кто-то тяжелым на подъем Боингом, но продвигаясь по прямой, как стрела, главной улице в сторону моря, вы ощущаете, если не набор скорости, то явно нарастающие волнение и нетерпение.
Чем дальше вперед, тем плотнее толпа и гуще запахи. Все толкутся, снуют, собаки оттаптывают вам ноги, пахнет жареной рыбой, одеколонами, свежим хлебом. Вот ветром сорвало чью-то панаму, чайка истошно заорала где-то над головами, громыхнули по струнам уличные музыканты, закончилась мостовая променада, прохожие расступились. И ты словно оторвался от земли. Взлетел в небо над песком и морем. И дух захватило, и накрыло опьяняющим чувством свободы.
Северное море - это море обмана. Оно манит и притягивает, как какой-нибудь теплый берег, из тех, что ближе к экватору. Под припекающим солнцем ты шлепаешь по песку в сторону мелкой волны, стягиваешь на ходу свои сарафаны и панамы, вбегаешь в воду и от неожиданности кричишь, как та чайка над обрывом. Сколько раз пробовала, а все одно и тоже – словно ожог по ногам от холода.
И ты шлепаешь по ледяному мелководью, с ужасом глядя на стариков и детей, что безмятежно плещутся в сине-серых волнах, так, словно им и правда тепло и весело. Возможно, потом и получится зайти в воду, сначала по колено, потом по пояс, потом – была не была, выдыхаешь весь воздух и ныряешь с головой. И плывешь, быстро-быстро перебирая конечностями, чтобы не околеть на ходу. И это оказывается так нелепо и смешно, что ты барахтаешься и похохатываешь, и чем дальше, тем больше.
Возможно, от ледяной воды, а может - просто от счастья. Потом выбрасываешься на берег в разогретый песок, валяешься в нем, как в панировке, и думаешь, сколько же холода в своей бесцветной крови несет морская рыба, и как это тебя угораздило оказаться в такой проруби в разгар июня.
Немцы, особенно пожилые, с деньгами и собаками, любят Рюген. Здесь дорого, вкусно, красиво. От Берлина 300 километров. Часа два по автобану. И не заметишь, как долетишь. Или пять часов на автобусе с мягкими рессорами. Можно и на поезде, но с пересадкой. Муравьиными цепочками в сезон народ съезжается на остров и распределяется по побережью. В крошечном Бинце от силы 6-7 тысяч жителей, однако, за сезон по местным променадам успевает прошвырнуться миллиона два отдыхающих. В Бинце есть все, от дворца Kurhaus до библиотеки.
На много километров вдоль залива вытянулись пляжи с кабинками для курортников, стоят себе ровными рядами, одна к одной, словно на военном параде. Есть FKK пляж и пляж для барбосов.
В принципе, на этих двух пляжах в Бинце веселее всего. Голые люди и блохастые псы несколько разбавляют чинную и пристойную атмосферу популярного курорта. Дешевого, к слову сказать, в Бинце мало, а больше всего меня умилил стакан воды за два евро в кафешке на пляже. Два евро! Стакан! Ну его к той черешне!
За эти или какие другие грехи, но северный остров живет, подчиняясь капризам погоды. А она здесь легкомысленна и непредсказуема. В наш первый день в Бинце вдруг случилось под тридцать, и солнце жарило с неба, что твой гриль. Курортники, собравшие с собой в дорогу пуховики и штаны с начесом, были обескуражены. Северный Бинц как-то хитро прикинулся Майами, и все побежали по променаду, потроша магазины, и на ходу меняя угги на шлепанцы и джинсы на шорты.
Разогрелись, переоделись, обмазались кремом от загара, но тут солнце натянуло на бок какую-то завалящую тучку с дождевым подбоем, прошло минут десять, и во все трубы завыл холодный ветер. Никто и рыбу доесть не успел, как небо легло на затылок, хлынул дождь, упало давление и намокшие чайки, борясь со сном, тяжелым ходом потянулись над водой.
Но не все из нас ушли в номер обниматься с подушками. Даже самые забубенные оптимисты часто оказываются в душе меланхоликами, жадными до тихих печалей, моросящих дождей и серого задника неба. Эти самые меланхолики и выползли под дождь и принялись в медитативном дурмане бродить у самой кромки воды.
Отвечаю – оторваться от дождливой Балтики невозможно. Физически нет сил унести ноги с пляжа, когда вода, воздух, песок, тучи, туман, небо, море, звуки и запахи смешиваются в той самой пропорции, что делает человека по-настоящему счастливым и дарит, пусть иллюзорное, но чувство свободы. Свободы не от обстоятельств или людей, а в первую очередь от себя самого, порядком поднадоевшего со всеми своими глупостями, волнениями, сомнениями, планами и амбициями.
Для меня на том берегу нашлось место. Мостки с променада выводили на песок прямо к береговой волне. И вот там, у самого края воды, я простояла почти час, наблюдая за тучами, спешившими куда-то в угол неба. Время от времени они сбрызгивали немного дождя, который сразу уносило в сторону пронырливым и суетливым ветром. В какой-то момент я поймала себя на том, что мысли потеряли смысл, но приобрели форму: одна вытянутого облака, другая прерывистой волны. И убаюканное ветрами и волнами тревожное сознание, наконец, отступило, давая место покою и тишине.
Вдруг слева от меня нарисовалась незнакомая старушка. Она ничего не говорила, так же, как и я, молча смотрела на море и чайку. Я кивнула ей и отвернулась. Повернулась опять спустя минут десять. А там уже стоит другая. Такая же седая и легкая. Я поприветствовала и ее, и, когда через некоторое время опять посмотрела через плечо, почти не удивилась, обнаружив третью фею Рюгена.
Эта, однако, оказалась немного из другого королевства, весело улыбнулась, разгоняя меланхолии, и предложила сфотографировать меня на мой же телефон. Сняла, порадовалась и пропала. Убежала куда-то, то ли в песок, то ли в отель.
Я решила, что достаточно с меня рокировок островных старушек, да и смеркалось уже, друзья и горячая рыба ждали в ресторане, и я ушла с пляжа. Ветер запанибрата подтолкнул в спину, прощаясь. Отпускал, понимая, что никуда я не денусь и скоро вернусь.
А потом был мыс Аркона (cap Arkona). Глубокий север, высокий меловой откос, равнодушное море. Маяки, бункеры и полчища замерзающих любопытных. Ветер дул такой, что казалось, душу выдует из тела. И то ли от холода, то ли от вечной жажды чудес, так и чудились в высокой траве то воины-защитники Аркона, то белый конь их бога войны Свентовита, то очертания его святилища. Все то, что навсегда сгинуло в этом ветреном и чудном краю. Рюген, когда-то Руян или Буян, был поселением славян-язычников. Здесь жили руяне, задиристые ребята, которых мало интересовал созидательный труд, зато они довольно успешно промышляли пиратством.
Но в 12 веке руянам, их поселению, богам, храмам и святилищам пришел конец. Атака датчан переписала историю, в 1168 году король Вольдемар I Великий и епископ Абсалон высадились на берегу и сожгли дотла крепость и город. Вытащили из храма деревянного идола Свентовита, накинули ему на шею веревку, протащили волоком, разрубили на части и сожгли в костре. Акрона пала.
Прошло время, руяне стали христианами, к 16 веку потеряли свой язык, постепенно смешались с немцами и бесследно растворились среди них. Сгинуло все, даже сам берег постепенно разрушается наступающим на него морем. И только духи и призраки шныряют между продрогшими отдыхающими, то дотрагиваясь до плеча, то подбрасывая камень под ноги. Так и ходят закутанные человечки по берегу, испуганно оглядываясь в пустоту и спотыкаясь на ровном месте.
Унося ноги с языческого капища, мы строили планы на обед, препирались в какой ресторан завалиться, чуть не переругались от голода, а потом вдруг словно кто-то толкнул водителя под локоть, свернули с дороги и оказались на каком-то пустыре с деревянной избушкой. Мы переглянулись. И правда, как-то чудно все выходило. Из избушки выглянула женщина лет ста, нажарила нам свежей рыбы, налила пива, кивнула и исчезла, как будто ее и не было.
Мы и поели, и деньги оставили, и поблагодарили, и на дым из трубы с уважением посмотрели, и покатили в свой Бинц, с благодарностью думая о местных богах, которые явно нам симпатизировали. Других наших знакомых они всю неделю морочили – то вещи в номере переворачивали, то не давали найти друг друга и встретиться в крошечном городе в две улицы.
Потом была еще одна ночная дорога с какой-то призрачной заправкой на полпути. И Берлин, тяжелый, спящий, такой неповоротливый и непростой после ветреного и легкомысленного Бинца. И песок все сыпался и сыпался из карманов и скрипел между страниц, не давая забыть о ветрах и призраках Арконы.
Все клевали носами и думали, что слишком близко Рюген от Берлина, чтобы прощаться с ним навсегда. Всего 300 километров по автобану. И не заметишь, как долетишь...