Стенать и причитать, объясняя всему миру, как хреново в стране и как хочется съехать отсюда, из этого ада, стало модно. Невольно натыкаясь на публикации, где человек устраивает нечто похожее на демонстративный суицид, который априори не подразумевает завершения и цель которого не кануть в Лету, то есть не отправиться за рубеж на ПМЖ, а, от безделья расцарапав офисной скрепкой запястье, вызвать сочувствие публики, я задумался о том, почему я не уеду отсюда навсегда. Кстати, убежден – тот, кто хочет уехать по-настоящему, просто уезжает – тихо, без афиши, дискуссий и всяких по-журналистски провокативных обсуждалок... Потому что нормальному человеку это больно.
Мне кажется неправильным бежать из своего дома. Я имею в виду не конкретную квартиру, хотя и ее тоже, а отъезд в чужие страны из своей земли.
Мне удивительным образом довелось жить в разных государствах: в СССР Хрущева/Брежнева/Андропова/Черненко/Горбачева, СНГ Ельцина и России Путина – Медведева, в государствах с разным политическим, экономическим и социальным устройством, но которые территориально располагались на одном и том же месте. Какие-то государства мне были ближе (о, героическое детство с ракетами и Гагариным!), какие-то дальше, в каких-то я видел редкие проблески здравого смысла, в каких-то не было ничего, кроме непроглядной тьмы. Одни государственные машины ломались, разваливались, ржавели, и их сменяли другие, но при этом я всегда жил на русской земле. Никакого квасного патриотизма – понятие родной земли для меня надгосударственно, сакрально. Оно – судьба, оно – планида. Разумеется, кто-то подвижный и гибкий, склонный к легкой адаптации усмотрит в моих словах невыносимую фатальность. Пожалуй, есть немного. Не я выбирал места, где родились или куда были заброшены мои предки, где они пустили корни. Не я выбирал место, где родиться мне. Но я не обречен жить здесь, не прикован цепью – я могу жить где угодно, но мне нужно это место, я с ним связан, и я не могу и не хочу рвать эту связь генетическую, историческую, энергетическую и психическую. В этой земле магнит, который притягивает железо, содержащееся в моих эритроцитах, и говорить об этой зависимости мне не стыдно.
Меня здесь многое держит, и это не только жившие предки, любимые люди, любимые вещи и моя национальная принадлежность. Да, я русский, несмотря на то что внутри меня есть и московиты, и белорусы из Могилева, и архангельские поморы, и, видимо, остзейские немцы, ставившие перед своей фамилией графскую приставку «фон». Не обошлось, наверное, и без болгар и хазар... Я не из нации скитальцев, и хотя страдания неприкаянного Агасфера мне понятны, но я знаю, что именно здесь, в России, моя родина и мне не нужно ее искать. Все меняется, но что-то должно оставаться незыблемым.
Я знаю множество людей, считающих себя людьми мира. Они позитивны, мультикультурны, толерантны, образованны и легки на подъем, так что в любой момент могут, взмахнув крылом «боинга», оставить все, улететь и больше не вернуться. Я уважаю их точку зрения и жизненный выбор, но я не из их числа. Я думаю, говорю и пишу на языке этой земли. Я воспитан культурой этой земли. Я исповедую ее русскость, в коей перемешаны сердоболие и душевная широта, незлопамятность и доброта, нескладность и поэзия, самородность и вера, расхристанность и надежда... Я не говорю о какой-то вселенской миссии России, я просто говорю, что это – особая земля. И я могу не принимать в очередной раз провозглашенные государственные ценности/нац. идеи очередного ее правителя, но, право слово, какое они имеют значение, когда мы говорим о сути и смысле, странностях и всегдашних коллизиях иррациональной земли, именуемой Россия.
Человеку вообще свойственны обманы восприятия, и даже умные «люди мира» к этому склонны. Но попробую взглянуть на гипотетическую иммиграцию без иллюзий. Отправившись навсегда жить в самое распрекрасное место на земле, я, формально ассимилировавшись и социализировавшись, все равно останусь там чужим. Обретение нового пристанища станет потерей. Там, куда я поеду, я потеряю себя. Это будет не сразу, но через год, пять или десять, когда произойдет отрезвление и от новизны и щенячьего восторга свершившегося счастья не останется следа. Всплывет и больше уже никогда не исчезнет вопрос: зачем я уехал? Я останусь русским без родины. Останусь им в 25-м поколении – самый французский француз или канадский канадец в разговоре не преминет сказать, что его прапрапрародитель был из России, и в этот миг глаза его станут другими – совсем не французскими и не канадскими...
Там, куда я хочу, меня, русского, не ждут с распростертыми объятиями. Я честен сам с собой – меня нигде не ждут, я нигде не нужен. Там, куда я еду, всего много, но там нет моей памяти. С чистого листа? Быстро резануть по живому техасской бензопилой и отсечь все, что было? А кровью истечь? А фантомные боли? Там, куда я как бы собираюсь, все чужое и в то же время поразительно знакомое. Но здесь, на родине, несмотря на сотни раздражающих факторов, у меня есть ощущение дома, но в какой бы стране мира я ни был, его нет...
Русские любят порасковыривать болячки и между собой пожаловаться на свою родину, как на боль-кручину: как же они обнаглели, все эти политиканы, торговцы, бюрократы, вруны, чинодралы, воры и беспредельщики всех мастей... Между тем в том самом «прекрасном недалеко», которое максимум в 10 часах лета, все те же государственные свинство, вранье, продажность, безобразие, необразованность, клановость, взяточничество, хамство и неуважение к правам человека – только вид в профиль. Путешествуйте, крутите головой, и все поймете – имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит, если захочет, разумеется. И если еще недавно западная цивилизация, корпоративно и социопозитивно улыбаясь, вуалировала свой, как писали в советских газетах, «бесчеловечный капиталистический оскал», то сегодня она демонстрирует его в полном объеме, оставив от прав человека и неприкосновенности личности рожки да ножки. Маски сброшены. Собравшись на сходку, главные гуманисты и борцы за свободу с легкостью «заказывают» человека вместе с сыновьями и внуками, делая это на самом высоком уровне под эгидой спасения человечества. Вообще происходящее за рубежами, в просвещенной Европе и в независимой Америке, поразительно напоминает нашу действительность – люди совершенно запутались в рыночных отношениях и в паре понятий «деньги – мораль» второе уже совершенно неактуально. А значит, ехать куда-то – это менять паровоз на паровоз, или, если угодно, шило на мыло. Ложь, фальшь, алчность и безответственность – не эндемики, у них нет ареала обитания, они живут всюду.
Я не собираюсь покинуть свою родину в поисках мифической свободы. Свобода внутри, но раньше мне казалось, что обязана находиться снаружи. Когда-то, лет тридцать назад, в связи с отсутствием кислорода и быстро наступающими сумерками в тогдашнем государстве, в один момент показалось, что у меня нет перспектив на свою собственную жизнь, и я даже покрутился где-то на Таганке вокруг компании, приглашавшей на работу в Австралию, – все хотел анкету заполнить... Но фирма не работала – Бог миловал молодого и глупого максималиста. Теперь, успешно пройдя возрастную процедуру самоидентификации, я знаю – свободы выбора и свободы совести меня невозможно лишить. Этого никому не под силу сделать. Сегодня я сам выбираю, кому и чему верить, что читать, что смотреть, что слушать, как поступать и чему радоваться.
Я не собираюсь уехать, чтобы самореализоваться, раскрыть свои творческие потенциалы, резко обнаружить чудесные способности и найти истину где-то там... Самореализоваться можно везде, было бы желание. Я нашел себя здесь и продолжаю делать это – мои поиски не заканчиваются. Я радуюсь тому, что я делал, тому, что делаю, тому, как я это делаю, и тому, что еще собираюсь делать. Образование? Эта вещь всегда была сопряжена с личной инициативой, реализуемой через самообразование. Читать книги и развивать высшие нервные функции можно везде. Что еще мы ищем там? Вы говорите, законность? Медицину? А может быть, порядок? Равенство или братство? Или заботу о человеке? Тогда, наверное, культуру? Ха-ха-ха. В результате общения с людьми моего социального уровня за границей я пришел к выводу, что мои соотечественники – люди того же уровня развития, образованнее, глубже, тоньше и самокритичнее. Последнее – совершенно оригинальное русское и весьма симпатичное мне свойство.
Создается ощущение, что за бытовыми проблемами, приправленными каким-то беспочвенным космополитизмом, собственной ленью, жаждой вечного праздника и неизвестно откуда взявшейся уверенностью, что нам, здоровым, не инвалидам, не старикам, кто-то что-то задолжал, мы перестали объективно оценивать реальность и здесь, и за рубежами – и все больше напоминаем каких-то несчастных голожопых беженцев, стремящихся в розовый цивилизованный мир за синей птицей, гуманитарной едой и благотворительной жизнью. Какой наив! Нет, неизбалованным голодающим детям природы из бывших колоний простительно рассчитывать на чужого дядю, который из соображений политкорректности (или политкарьерности) и безграничного человеколюбия будет объективен и честен с гражданами-новичками, и на чужую землю, которая, не прося ничего взамен, будит любить, кормить и обогревать пришлых пасынков...
Но мы – не они. Я не склонен к обобщениям, но мне видится, как все мы, такие продвинутые и глобализованные, а оттого почти безродные, сидим на работе, в офисах, пьем кофе или зеленый чай, ни хрена по большому счету не делаем (извините, хотел сказать «не создаем») и скучаем. Перечитав с утра тонну сетевой новостной ахинеи и пересмотрев на YouTubeсто пятьсот клипов, устав от дружеской переписки в «Скайпе»/лайканья в ФБ/листания гламурного глянца, мы идем обедать, а потом, вернувшись в проклятые контору/банк/представительство/фирму/компанию/группу/ИД, от тоски, усиленной послеобеденной сонливостью, гневливо пускаем мутные пузыри в Интернете – как нам плохо живется. И, в очередной раз пнув в информационном пространстве «рашку», взглянув на часы, легкой походкой выходим на улицу, садимся в свою машину и едем в свою собственную квартиру, в свой дом, на дачу, на йогу, на выставку, в кино, в кафе, в клуб... И так изо дня в день. Действительно, как тут можно жить?! Это же не-вы-но-си-мо!
Я автономен в значительной степени. То есть развитый человек вообще автономен, а с годами я заметил у себя новое полезное свойство – окрепшее умение не придавать слишком большого значения внешним факторам, давлению, провокациям, запугиванию, информационному прессингу, сладкоголосым речам сирен, агрессивно-одуряющему массовому невежеству и прочим психотронным гадостям. На меня взрослого почти перестала действовать пропаганда и агитация. Я вижу то, что лежит на втором дне и что написано между строк. Наблюдая очередную метаморфозу, социально-политический аттракцион или неокультурный артефакт в окружающем меня мире, я могу удивиться, матернуться по инерции и... продолжить жить дальше. Своей собственной жизнью. Жить так, как мне интересно. Жить, не стыдясь за себя, здесь, у себя дома, на родине.
Скажете, что все это лирика? А вы как думали – я русский человек, романтик и идеалист, которому нужны и важны пресловутые березки. А еще нужны люди, с которыми можно поговорить на одном языке, чувствуя и понимая их с полуслова и полувзгляда, и осознавать, что тебя тоже понимают.
Кстати, о корнях. Все-таки винная неисчерпаема... Вот какое наблюдение из жизни винограда я сделал. Чем труднее лозе выживать, тем корень у нее глубже, тем прочнее она цепляется за землю. Чем беднее, строже и каменистей почва, на которой растет виноград, чем труднее лозе добыть из земли воду, чем медленнее созревают ягоды – тем интереснее, самобытнее и умнее получается вино. Лозы, растущие на жирных и сытных плодородных, богатых влагой землях, дают водянистый, безвкусный виноград, делать вино из которого – просто тратить время. К чему я это? К тому, что виноград – не кабачок и этим очень похож на человека.
P.S. Я не зарекаюсь. И не признаюсь в любви, дабы не изменить клятвам. Существуют, конечно, существуют обстоятельства, которые могут меня заставить бросить свой дом и уехать на чужбину. Это непосредственная угроза жизни моих близких, моих детей. А больше, наверное, ничего.
P.P.S. Эти строчки я написал давно, а теперь вспомнил.
Свой угол
У меня есть место,
у меня есть угол,
и плевать на все,
остальное – уголь.
И черно, и грязно,
и скользко, как угорь,
но годится на то,
чтоб согреть мой угол.
У меня есть место,
у меня есть угол,
и плевать на все,
ведь теперь я счастлив.