Часть 1
В Париже мне подарили альбом звездного художника – гаитянца Жана-Мишеля Баския. А потом в центре Помпиду я вживую увидел героиновые продукты метаболизма его несчастного головного мозга. Вокруг охали, ахали и повторяли, как заговоренные: «Баския, Баския, Баския…». А все потому, что словесную окрошку этого трагического паренька-наркомана, процарапанную трясущейся рукой на поверхности картины и психоактивную разорванность его мышления, будто намазанную на холст грязью из лужи, воспел какой-то арт-критик, а за ним второй и третий, а какой-то ценитель отвалил за аналогичный шедевр на аукционе в 2007 году – 10 600 000 долларов США.
Стоя перед картиной Баския 3х3 метра, я не удержался и спросил арт-консьержа, то есть арт-консьержку-искусствоведа из отеля, которая организовала посещение выставки «Современное искусство с 50-х и до наших дней»:
– «Послушайте, мадам, а вам нравится мсье Баския с его проведенными нетвердой рукой линиями, лишенными крупицы смысла каракулями фломастером и подозрительного цвета пятнами на поверхности картины…
– «О, да!» – сказала она, чуть опустив верхние веки своих островных, мадагаскарских глаз и обхватив руками свои хрупкие эбеновые плечи: «Он – великолепен». И добавила: «Здесь он уже работал вместе с Уорхоллом...»
– А в чем, собственно, великолепие?
– Он свободен. Его не сдерживают шаблоны и условности! Это настоящее, чистое, независимое. Это – энергетика. Это – месседж. Это – современное искусство.
– Подождите. Но мне кажется, что он – не художник…
– Нет, он – художник и представитель подлинного АРТА (произнесено многозначительно), носитель своего тайного изобразительного языка.
– А как вы тогда отличаете художника от нехудожника? – я начал изображать совершеннейшего простофилю из России...
Тоном терпеливой учительницы, островитянка, державшая на Мадагаскаре до того, как перебралась в Париж, галерею трайбл- арта, искусства, которое раньше именовали примитивным и переименовали для политкорректности, начала читать мне нотацию.
– Если человек взял в руки кисть, карандаш, баллончик с краской – все что угодно – и начал диалог с миром и таким образом начал выражать свои чувства, свои эмоции, свою любовь к ближнему, он – представитель современного арта. Он автоматически становится художником.
– А если я возьму?
– Вы тоже будете художником...
– А учиться? – этим вопросом я совершенно расписался в художественной некомпетентности...
– Что вы сказали? – искусствовед чуть поморщилась. Ну, это не всегда возможно и даже не всегда нужно – главное внутренняя потребность.
– Скажите, а что старые мастера? Итальянцы, испанцы, голландцы... Тинторетто, Сурбаран, Веласкес, Рембрант.
– Старые мастера? Что? Кто? Ах, ну, да... Но они несовременны. Их время прошло. Они темные и скучные...
– Темные??
– Я, в том смысле, что там нет ничего жизнеутверждающего, все мрачно, угрюмо. Их не интересно смотреть. А на картине должны быть яркие цвета, она должна интриговать, притягивать взгляд, будоражить, воздействовать... Нужен экшн, объем, деформация…
Больше я не стал задавать вопросов, подумав о том, что в голове у современного человечества должно быть что-то сломалось и со зрительным анализатором беда – теперь ему нужны яркие цвета, как в рекламе или в компьютерной игре – иначе изображение не воспринимается, а его смысл и подавно...
Часть 2
А недавно, точнее – три дня назад, я уничтожил шедевр новоявленного отечественного Баския. Он на меня слишком уж сильно воздействовал. Уничтожил у себя в доме. Войдя утром в кабину лифта, я увидел, что все ее стены безобразно исчеркал, изгадил черным толстенным маркером какой-то очередной неоэкспрессионист... Спустившись вниз, я снова нажал кнопку своего этажа. Вернувшись домой, взял тряпку и бутылку с ацетоном и, не без приложения энергии, за 20 минут смыл шедевр. Руки провоняли химической дрянью, а тряпка с трудом вобрала в себя черноту. Вместе с художественным виденьем и вдохновением граффитимана и новоявленного арт-гения, у которого зудит в руках и в голове, тряпка была отправлена в мусоропровод. Я остался доволен.
По дороге в редакцию, глядя на исцарапанные петроглифами окна в вагоне метро, я думал: «Словно одни Баскии вокруг! Г-а-и-т-я-н-ц-ы без родины и без дома – извините за невольный выпад в сторону бедного и претерпевшего множество невзгод людей маленького островного государства. Разбалансированные и беспризорные! Слоняющиеся по соседним улицам и дворам с пивом, семечками, читающими рэп телефонами и желанием доказать «на районе», что они есть, что они живут, и они хотят, чтобы их заметили... И родители у них обычные российские гаитянцы. Не иначе. А какой нормальный родитель позволит отпрыску уродовать стены в своем же доме из-за его пытливых юношеских гормонов, подсознательного протеста или из-за желания унять тоску по родным кокосам и прозрачной океанской волне… Но какие к черту кокосы, какая ностальгия, какие гаитянцы? Они ж до мозга костей здешние, и с дальними странами их роднят разве что эквадорские бананы, которыми их кормили в детстве и турецкие курорты с аниматорами.
Я не хожу по пожарной лестнице дома, в котором я живу – нового дома. Человек может отважиться сделать это только в случае крайней, предельно крайней необходимости. Потому что нельзя быть готовым к восприятию мега-панно со страшными рожами и фигурами, гениталиями и ненормативной лексикой, странными выкриками и постоянным упоминанием каких-то девичьих имен, к объектам, выполненным в технике прожигания огнем и «антивитражам», в которые превращены потолки и двери с выбитыми стеклами, к диковинным скульптурам, которыми стали вывернутые перила, к ассамбляжам «арте повера» из мусора: банок, бутылок, окурков и прочей дряни, к примитивной спонтанной живописи на полу и стенах с использованием биологических красок... Пещерное. Про любовь, видимо. Энергетически пещерное (при участии «Ягуара» в жестяных банках). Нет, их не учили этому. Наверное, это – хорошо. Гораздо хуже, что их не учили другому! Не говорили, что может быть по-другому! Ни дома, ни в школе, ни в телевизоре, ни в интернете. И учить, похоже, не будут. Они теперь все – экстремалы, оппозиционеры, продвинутые, независимые творцы, со своими месседжами, подлинной свободой самовыражения и баллоном с краской, чтобы уделать все вокруг… Но без элементарного понятия о том, что быть и жить свободным – это куда сложнее, чем быть и жить зажатым в тиски и забитым в рамки.
Прочитал тут недавно где-то оду человекам мира – новым прогрессивным молодым людям, за которыми типа будущее, которые честные, по-европейски образованные, чистые, добрые, которые, якобы, с минуты на минуту вытащат нас всех из болота. А этих субкультурных арт-персон, вернее арт-группы, которые шарятся по темным углам и трендово, в ритме хип-хопа/лирической попсы превращают свой дом в стойбище протолюдей, в расписанный помойный бак, в гетто? Их то куда девать, с их «манифестацией разнообразия», как одобрительно выражается модный американский культуролог Джон Сибрук? Манифестацией бессмысленной и лишенной разнообразия, поспорю с ним я…
Но мы отвлеклись. Конечно, проблема не в изгаженном лифте или лестнице, а во мне. Все дело в том, что у меня неразвитый вкус, в том, что я не в состоянии отличить вандализм от Арта, разрушение от искусства разрушения, говнотворчество от художественного тренда, которые невероятно сближаются. Как арт-коносер я не слишком искушен. Горе от ума, как водится.
А если бы по кабине лифта в моем доме кистью прошелся бы Кандинский, Брак, Миро или Марк Ротко? Не знаю. Не уверен, что если бы я утром, нажав кнопку вызова и войдя в лифт наткнулся на что-то конструктивистское в стиле Малевича или автоматическое в стиле Пикабиа, я не взялся бы это смывать... И не потому, что не люблю экспериментов и болезненно консервативен, просто в нашей жизни должны быть места, где стены должны оставаться чистыми.
А вот если бы лифт изрисовал «мрачный» Брейгель, время которого, как мне объяснили, прошло, или лоскутно-золотой Климт – рука бы не поднялась. Но увы, это, к сожалению, невозможно. Искусство осталось в прошлом. Остался только арт. Trouble-art.
P.S. Альбом Жана-Мишеля Баския у меня лежит. Если кому-то это близко – отдам. (иллюстрации взяты оттуда)
P.P.S. А вообще граффити бывают весьма занятные.