— Как вы стали председателем жюри?
— Очень просто. Создатели фестиваля обратились ко мне и рассказали о своих планах. И мне понравилось — в идеале проект должен стать синтетическим, совмещая сразу несколько искусств: музыку, театр и кино. Это хорошая работа на перспективу, сейчас только фестивали делают срез огромного и неоднородного кинематографического процесса. Современное кино страдает от крупных перемен: кинозалы атакуются интернетом и Голливудом, а фестивали становятся оазисами, пространством уединенного общения с чистым искусством. Я вообще думаю, что в будущем они станут единственным местом, где можно будет увидеть хорошие фильмы.
— Помимо фестиваля, что у вас сейчас в работе?
— Я, как троцкист в искусстве, всегда в работе и всегда делаю несколько дел одновременно. Играю музыку, пишу книгу, сценарий, второй сценарий, готовлю три фильма и вот сейчас приехал в один из самых красивых городов мира.
— Вы не первый раз здесь. Есть ли любимые места?
— Бывая в Петербурге, обязательно захожу в Эрмитаж. Искусство имперской России меня восхищает. А когда еду по городу или гуляю, мне кажется, что за углом я встречу Достоевского, Пушкина, Гоголя, Маяковского — людей, который создавали мой мир с самого детства.
— Чиновники обещают, что благодаря фестивалю Петербург станет одной из кинематографических столиц мира.
— У вас здесь такая грандиозная историческая сценография, что подобная идея не кажется невозможной. Петербург выглядит более европейским, чем многие европейские города. В свое время Петр I создал комплексную выжимку лучших образцов западной культуры. Этот дух никуда не делся, и, если через год фестиваль улучшится, расширится, у него есть все шансы стать заметным мировым событием.
— Вы часто критикуете Голливуд, но не кажется ли вам, что его влияние в последнее время ослабло?
— Голливуд до сих пор представляет огромную проблему для кинематографа. Это не прекрасный Голливуд 1950-1960-х, тогда он был столицей мирового идеализма. А потом он превратился в машину для обогащения, созданную маркетологами и бизнесменами. Искусство, которое он производит сейчас, не отвечает на главные вопросы о сегодняшнем мире и о месте человека во Вселенной. Голливуд делает фильмы абсолютно вне контекста повестки дня. Проще говоря, он делает г..., но страшнее всего, что это г... каким-то образом трансформируется в целую идеологию, и это уже опасно.
— Сурово. А новое русское кино смотрите? У нас его часто обвиняют в пессимизме.
— Это оттого, что вы сильно впечатлились новым западным кинематографом. Западное молодое кино чернее ночи, а вы его бездумно копируете. Это грустно, потому что у вас есть великие предки: Антон Павлович Чехов — отец европейской экзистенциальной драмы, Николай Васильевич Гоголь — первый человек, который создал черный юмор в славянском мире, в наше время такой можно встретить, например, у Тарантино. Жаль, что вы не замечаете своих корней — у вас под ногами философский камень, вечный источник вдохновения для творческого движения.
— На фестивале российский кинематограф представляет Алексей Балабанов. Вам нравятся его фильмы?
— Да, конечно. Это человек, который живет своими фильмами и который, кстати, показывает на собственном примере образец русского кино. Там есть все.
— Вы приехали со своим музыкальным коллективом The No Smoking Orchestra и уже успели сыграть концерт. Как публика?
— Очень хорошая, люди сказали, что мы потрясающе выступили. Это как раз и есть цель музыки и кинематографа — заставить зрителя пройти через катарсис и выйти счастливым. Если мир опасен и страшен, какой смысл показывать те же самые мучения и убийства в кино?
— Это реализм.
— Это не реализм, а трансляция реальности, реакция на телевизионные реалити-шоу. Художник должен создавать образ лучшей жизни.
— Вы работаете сразу над всем одновременно. Это привычка с детства?
— Я не хотел быть ни рокером, ни кинематографистом, я вообще ничего не хотел и был очень проблемным ребенком. Потом мама отдала меня на эпизодическую роль в фильм про партизан, и с тех пор я заразился кино. Я понял, что это искусство может совмещать сразу очень многое, а когда на монтаже склеиваются три разных отрывка, возникает новая жизнь. И новый мир.
— Как вы относитесь к технологии 3D?
— Плохо. Эта технология — эксплуатация зримого мира средствами кино, а также финальная стадия проникновения в человеческий мозг. Трехмерность — это не то, что существует, а то, что происходит у нас в головном мозге — понимаете? Мы мыслим трехмерно, а 3D-технология — это тотальный гипноз и абсолютный контроль мозга. Кроме того, во время просмотра зрители следят больше за спецэффектами, чем за содержанием, что опять же на руку голливудскому кинобизнесу.
— Давайте вернемся в Россию. Вы говорили, что протестная волна у нас вас пугает, вы боитесь повторения Октябрьской революции. Но люди как раз-таки боятся возвращения СССР.
—Это невозможно. Как можно вернуть СССР, когда у вас в стране капитализм, — эксплуатация сырьевых источников, жесткое разделение на очень бедных и очень богатых? Это стратегическая проблема, не политическая. Чтобы выйти из кризиса надо просто поменять правила игры — прежде всего, не копировать западную демократию. У вас другие ценности и культура совсем другая. Кроме того, нельзя поменять строй огромной страны за день, чтобы все утряслось, вам нужно еще лет сорок. Но ни в коем случае никакой революции, новую революцию Россия не переживет.
— Вы позитивно смотрите на будущее нашей страны.
— Вам тоже нужно быть позитивными, иначе в России снова настанет полная разруха. Меня пугает ваша готовность страдать за идею и справедливость — типично славянская черта. У сербов то же самое — пустая трата жизни на бесконечные изменения.
