17 факапов весны

Больше всего из советской поп-культуры я, как германист, ненавижу фильм «17 мгновений весны». Каждый год, когда перед 9-м мая его крутят все телеканалы России, я буквально вижу, как в головы русских зрителей с новой силой забиваются ржавые гвозди фантазий писателя Семенова и режиссера Лиозновой. Фантазии, настолько же соответствующие реальности, как комикс про Человека-Паука соответствует реалиям молекулярной генетики.

Впрочем, обо всем по порядку. «17 мгновений весны» - отличный с художественной точки зрения сериал. Художественно завершенный, стильный, лаконичный. В своем роде доказательство того, что искусство может найти лазейку даже в тоталитарном обществе.

Проблема в том, что уже не первое поколение русских рассматривает этот кинокомикс как энциклопедию немецкой жизни и истину в последней инстанции. То есть, ты говоришь приятелю: слушай, не надо прыгать с крыши небоскреба, разобьешься! – а он смотрит на тебя стеклянными глазами и бормочет: «что ты! Человек-паук же показывает, что можно цепляться специальной паутиной!»

Сергей Сумленный

Сергей Сумленный - политолог, глава представительства немецкого фонда Генриха Бёлля в Украине. Работал в московском бюро крупнейшей немецкой телерадиокомпании ARD, во франкфуртской редакции газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung, отвечал за консультирование по вопросам российских санкций в немецкой консалтинговой компании SCHNEIDER GROUP. Защитил диссертацию по истории взаимоотношений власти и СМИ в послевоенной Германии (ИНИОН РАН). Автор книг «Немецкая система» и «Немецкий формат».

Так же и с реалиями Германии. В сериале Лиозновой все нацелено на то, чтобы вести со зрителем задушевно-чекистский разговор. «Ну, вы же понимаете, что мы умные люди, мы знаем, как на самом деле», - говорит фильм, предлагая зрителю очередную «Информацию к размышлению». Это подталкивает зрителя к тому, чтобы верить в самозабвенную хлестаковщину фильма и стараться запомнить как можно больше деталей из «информаций» - перед знакомыми знаниями блеснуть. Проблема в том, что данные этих «информаций» - на большую часть полностью выдуманы.

И речь даже не о таких мелочах, как то, что Мюллер, например, был членом НСДАП с 1938 года, а не с 1939, как утверждается в фильме. Или что фильм, создававшийся в рамках коммунистической пропаганды, был обязан следовать идеологической линии – и поэтому всем лидерам нацистской Германии было отказано в образовании выше среднего. И доктор филологии Йозеф Геббельс (защитился в 1921 году), и выпускник мюнхенской высшей технической школы Генрих Гиммлер (диплом от 1922 года) получают в фильме характеристики «образование: среднее». Все это мелочи, хотя и противные.

Дело в другом. Вся эстетика фильма – это большая фантазия. Разумеется, я говорю не о таких мелочах, как советский железнодорожный вагон под видом вагона рейхсбана, или Рига, загримированная под Берн. Понятно, что киностудии работают в условиях дефицита реквизита, а в Советском Союзе с натурными съемками в Швейцарии были проблемы. И даже не говорю о том, что сепаратные переговоры с Гитлером активно вел Советский Союз. Оставим эти мелочи в покое.

Нет, все глубже. Главный эстетический стержень фильма – это черно-серебряная униформа героев-эсэсовцев. Именно эта черная униформа до сих пор определяет садо-мазо-мечты российских поклонников чекистов. Именно с этого фильма в СССР пошла эстетизация нацизма. Однако проблема в том, что черную БДСМ-униформу СС носили только до 1935 года. В 1935 году форма была заменена на мышино-серую, а в 1937 – на форму «полевого серого» цвета, практически идентичную вермахтовской. Разумеется, с двумя погонами, а не с одним.

За сменой униформы стояло стремление руководства СС казаться менее опереточными и более «военными». Ах, знали бы они, как активно будут облизываться на их черные кители советские граждане после просмотра фильма Лиозновой.

Съемка якобы «исторического» фильма с таким ляпом в форме противника – это уже заявка на развесистую клюкву. Аналогом было бы производство американцами фильма про НКВД в 1945 году, где главный герой ходил бы в буденновке с ромбами на петлицах. Отечественные критики Голливуда бы лопнули от смеха и взахлеб рассказывали на интернет-форумах, какие тупые американцы: сняли фильм, где Берия носит в 1945 году форму РККА. А, будучи признанными любителями измерения черепов, патриотические критики Голливуда еще бы и возмутились тем, что Берию у американцев играет чернокожий актер (если уже проводить полную аналогию с «17 мгновениями»).

После этого можно уже ничего больше не писать, но фильм полон ляпов и покруче – причем ляпов, в которые русские до сих пор свято верят. Еще никто из воспитанных на «17 мгновениях», с кем я пил пиво, не удержался – в ответ на мой «Prost!» от замечания, что, мол, «это же северонемецкое!» Ребята, Семенов с Лиозновой вас обманули. Prost! (сокращенное от Prosit, т.е. латинского «за здоровье») – распространено по всей Германии, и даже на юге больше, чем на севере. Легенда о том, что северяне-де «экономят на гласных» - клюква еще более развесистая, сравните северные топонимы Keetzseen или Peenewiesen с каким-нибудь южным Gschwend. Пастор Шлаг вряд ли мог называться пастором – обычно так называют не католических, а протестантских священников.

А повсеместно распространенная вера в то, что при родах женщина кричит на родном не то что языке, а диалекте – это вообще кошмар. Я понимаю, что в Советском Союзе никто не говорил на иностранных языках, и Семенов мог впаривать зрителям любую чушь об особенностях говорения на них. Но сегодня-то уж можно поинтересоваться. Даже нескольких недель пребывания в иноязычной среде достаточно для того, чтобы даже в состоянии забытия говорить на иностранном языке, видеть сны на нем и ругаться, вступив ногой в лужу. Не говоря уже о многолетней жизни агентов за границей (это даже если мы оставим в стороне правдоподобность такой инфильтрации советских граждан в нацистскую Германию).

Полный швах у Семенова и с географией Берлина, причем в ключевых моментах. Например, в десятой серии, когда Штирлиц придумывает в тюрьме легенду, почему его пальчики остались на чемодане радистки, его легенда выглядит так: «Я стоял на Паризер платц, там была закрыта улица из-за бомбежки, там я простоял минут двадцать. Потом я поехал по Байройтер штрассе, чтобы свернуть налево на Доротеенштрассе. Но там меня тоже остановили, так как переулок был перекрыт пожарными машинами, и поэтому мне пришлось ехать в объезд, через Кепеникерштрассе, мимо казарм. Итак, я поехал в объезд через Кепеник. Меня там тоже остановили, парень, который меня не пускал».

Дальше Штирлиц, по версии фильма, блестяще заставляет Мюллера поверить в свою легенду, так как молодой кашляющий полицейский из Кепеника действительно опознает Штирлица. «Вот так в очередной раз Штирлиц обманул гестапо», - сказал бы советский анекдот. На самом деле, после такой легенды гестапо должно было окончательно увериться в то, что Штирлиц – советский агент. Дело в том, что ехать от Паризер платц к Доротеенштрассе (и площадь, и улица – в самом центре Берлина, в паре сотне метров от здания Рейхстага, и в сотне метров друг от друга) «в объезд через Кепеник» - это примерно как ехать со Знаменки на Тверскую через Реутов. «Оу, йес, я есть решил пойехайт короткий путь – trust me, I am a true KGB officer, не какой-то цэрэушник!»

Понятно, что фильм снимался советскими художниками для советских зрителей и фактически про советских гэбэшников. Густо размазанная по фильму тема потребления импортных сигарет, пива и коньяка – это как раз про доступ советских партийцев к распределителям. «Пей свое пиво, сегодня баварское есть», - говорит в пятой серии владелец пивной Штирлицу, пришедшему к нему постоянному клиенту. Мечта о баварском пиве, конечно, одна из ключевых для русского восприятия Германии, однако в самом Берлине фраза про баварское пиво бессмысленна так же, как была бы в Москве бессмысленна фраза «сегодня есть дальневосточная водка». Пиво различается в Германии не по регионам, а по маркам и типам. Если бы владелец пивной хотел подчеркнуть, что у него есть особенное редкое пиво, которое любит клиент, он бы сказал, например – «сегодня есть светлый пшеничный Пауланер» или «сегодня есть светлый Вайштефан».

Впрочем, вероятность того, что берлинский хозяин пивной завлекал бы клиентов баварскими сортами, граничит с ситуацией, когда бы московский ресторатор завлекал гостей питерской корюшкой. А тут – хозяин еще раз подчеркивает: «война не война – а как баварское появится – все идут, даже на костылях». Но, понятно, что автору очень нравилось словосочетание «баварское пиво». Не дрезденское же (это наша, советская ГДР – «испорченная» коммунизмом), а настоящее, капиталистическое баварское.

Кстати, что действительно интересно в фильме, так это чудом попавшие в кадр картины настоящего гэдээровского Восточного Берлина. Например, на 52-й минуте 11-й серии машина Штирлица проезжает мимо разрушенной колоннады и разбомбленного в ноль, до обрушенных стен и пустых окон, здания. Это, на минуточку, здание Нового музея – жемчужины берлинского Музейного острова, аналога петербургского Эрмитажа. То, что здание стоит разрушенным, показывает нам, на что на самом деле шли деньги в ГДР, не сумевшей даже к концу 1970-х восстановить архитектурные сокровища самого центра города – но зато вбухивавшего миллионы марок в строительство укреплений на границе, чтобы не дать восточным немцам сбежать на свободу.

Разумеется, все эти замечания были бы совершенно бессмысленны, если бы речь шла об исключительно художественном объекте. В художественном фильме возможно все что угодно – если это не нарушает художественную целостность замысла. В фильме о мае сорок пятого в Берлине могут действовать марсиане, Сергей Есенин или едущий от Паризер платц на Доротеенштрассе через Кепеник русский агент. Просто не надо пытаться воспринимать комикс про Железного Человека и Халка, спасающих мир от Доктора Но в обстановке Дальневосточной республики, как источник чего-то, кроме бесконечных лулзов. В «17 мгновениях весны» нет ни информации о Германии, ни тайных знаков, ни тайных знаний. Да, и армянский коньяк – вопреки сыгранному Броневым якобы Мюллеру – Уинстон Черчилль не любил, и, возможно, никогда даже не пробовал.