Антон Белов родился в семье ученых, математика и экономиста. Его родители трудились в государственном научном центре и питали любовь ко всему академическому, что и определило первые пару десятков лет его жизни. Антон закончил отделение социологии экономического факультета Новосибирского государственного университета. А потом получил грант и поехал учиться дальше в Центральный европейский университет (Central European University) на отделение Culture and Science, которое на тот момент находилось в Варшаве. По окончании учебы он вернулся в Россию, где, по его мнению, у социологов два пути – в HR или в маркетинг. Получилось попробовать оба варианта, и Антон увлекся управлением проектами, что привело его в сферу, где этот процесс организован сложнее всего, – в дизайн и рекламу. Сейчас он трудится руководителем отдела в лучшем независимом digital-агентстве страны, если доверять отраслевым рейтингам.
– Почему, помимо российского образования, ты решил получить европейскую степень?
– Если честно, мне не было большого дела до всего академического, социологических исследований и умствований. Мне нравилась интеллектуальная работа, ведь социология – это как вирус. Образование за рубежом казалось интересным приключением, подходящим каналом мобильности. Жизнь в Сибири довольно изолирована от ярких событий, так что хотелось молодость провести в другом месте.
– А как происходил выбор университета?
– Выбор произошел сам собой – многие наши молодые преподаватели на отделении социологии были выпускниками Центрального европейского университета (Central European University). Грант было получить несложно, хорошее владение английским, внятные академические цели и хорошие отметки – и путевка на год в Варшаву в кармане. Мои знания о Польше на тот момент ограничивались набором стереотипов. Университет старшие коллеги хвалили (курсы вел интерациональный состав преподавателей, Ланкастерский университет валидировал диплом). Мои лучшие сокурсницы тоже подали документы, и мы поступили вместе, к всеобщей радости.
– Как было организовано обучение и свободное время во время учебы?
– Состав студентов тоже был интернациональным, в основном из стран Восточной Европы – русские, прибалты, украинцы, поляки, чехи, румыны, хорваты, албанцы. Примерно половина было с дипломами других специальностей – журналисты, филологи, политологи. Наш уровень подготовки давал нам большую фору. Я мог не присутствовать на половине лекций, и при этом быть в топе умников на семинарах. Университет снимал нам квартиру в самом центре Варшавы – на улице Маршалковской, с видом на Дворец культуры, и платил неплохую стипендию. Так что я много времени посвящал внеклассным занятиям хореографией и рисунком. Ходил в музеи и клубы. Мы постоянно общались с другими студентами, ходили друг к другу в гости, все были очень разные, но любопытство, молодость и жизнелюбие помогало преодолевать барьеры в общении.
Уже многое сказано о западной системе образования – когда тебя не «тянут», ты не зубришь обязательную программу. Выбираешь направление, и опытные коллеги помогают в нем двигаться. Но ты или двигаешься сам, или уходишь. Из образовательного процесса больше всего запомнились, конечно, колоссальные ресурсы, к которым мы в Сибири, например, не имели доступа. Можно было год за годом сидеть в комфортном зале библиотеки, и читать, читать, читать книги с этих бесконечных стеллажей. И – оборотная сторона библиотечных богатств – нам очень много задавали на дом. Ты постоянно носишь из библиотеки увесистую стопку книг, в которых тебе надо разобраться за неделю. Колоссальное количество информации, сложный язык, но разбирались как-то. Я рад, что у меня тогда это получалось. Ведь прошло десять лет, и сейчас мне сложно сосредоточиться на чтении пятидесяти страниц подряд. Даже не академического текста, а хотя бы художественного.
– Какие курсы и преподаватели оставили наибольшее впечатление?
– Профессура старой польской школы – профессора, воспитанные на британской социальной антропологии. И швед-преподаватель социальной теории. У них было очень глубокое знание предмета, уважение к нам – это если о позитивном впечатлении. Негативное впечатление оставили преподаватели факультативных курсов, guest staff. Например, американец, преподававший социологию постмодернизма, который умудрялся интересный предмет преподавать нудно, а оценивать непредсказуемо. Странная полька, с неким театральным трагизмом преподававшая нам целый год историю Холокоста. В какой-то момент это выглядело спекуляцией даже не на гуманитарной катастрофе, а на ветхозаветной избранности одного народа.
– Как время, проведенное в Европе, повлияло на твою жизнь и карьеру в России?
– Во-первых, я сделал вывод о том, что высшее образование, как и образование в России вообще, переоценено. У нас считается нормальным учиться за компанию, от скуки, потому что все вокруг учатся. Или чтобы получить отсрочку. Поскольку специальность выбирают, еще не поняв толком ни себя, ни жизнь, зачастую выбор этот почти случаен. Мои сокурсники в Европе были на пять-десять лет старше меня, и для них это был осознанный выбор. Я по сравнению с ними был просто способным. Мне до сих пор приходится вытравливать из себя академические ужимки, критичность мышления, манеру изъясняться, особенно в письменной речи. Привыкать к факту, что никто меня не спрашивал и скорее всего не спросит, что такое «гиперпалимпсест» или «габитус». При этом «интеллектуальность» ценится, европейский диплом достаточно престижен, и работодатели с уважением к этому относятся. Я этого восторга совершенно не разделяю, «налет образованности» мне не нравится ни в себе, ни в других. К людям, имеющим два высших образования, и особенно козыряющих этим, я отношусь с большим подозрением.
Во-вторых, я научился быть самостоятельным. Когда ты в молодом возрасте попадаешь в чужую страну, оказываешься в ситуации, где твои проблемы никто за тебя не решит, ты привыкаешь решать все сам. Никто тебе особенно не рад, сочувствия не проявляет, к русским в Польше такое отношение, что лучше не пытаться обращаться по-русски к кому-то на улице. Там я привык брать инициативу на себя, не ждать, не пасовать, не лениться, действовать. Вот это важный урок, и качества, которые во мне воспитал этот период жизни, пригождаются до сих пор. Думаю, те возможности, которые позже открылись передо мной, я приобрел даже не благодаря образованию как таковому, а благодаря характеру, который сформировал у меня европейский образовательный процесс.
– Если бы у тебя была возможность повторить этот опыт, что бы ты изменил, сделал лучше или просто по-другому?
– Я писал диплом по конструированию социальной реальности – о том, как медиа строят нашу картину мира на примере кейса, когда чеченские террористы захватили ДК в 2002 г. Мне важна была проблематизация в исследовании, хотелось покопаться в чем-то остром. Тогда многое для себя открыл, и до сих пор для меня это очень мутная страница в истории новой России. Но из-за политического характера исследования, профессора с видимой неохотой работали с такой темой, и работа не получила как мне кажется, нужного внимания, никто не хотел в это ввязываться и полемизировать. Пожалуй, если бы у меня была еще попытка, я бы выбрал что-то более нейтральное – из области эстетических исследований, визуальной коммуникации. В последнее время меня очень занимает эволюция представлений о красоте в разных культурах.
