Но очаровываться чужими красотами всегда проще. Тем более, что в некоторых странах Европы городской быт доведен практически до совершенства. В Берлине, например, на улицах также чисто, как в квартирах и кафе. От города не возникает ощущения разделения на внешнее и внутреннее, хотя и в Берлине можно нарваться на вывернутые помойкой наружу места.
Но все же почти везде там можно сесть на тротуар, лечь на траву и скамейку и при том, что Унтер-ден-Линден все еще перерыта и перекопана глобальным ремонтом, нигде не пухнет слоями городская пыль и по земле не волочится грязь.
По московским дорогам она волочится практически в любой сезон и в любом виде: сухом, жидком, полужидком и просто потоками, особенно в ноябре. Да, с одной стороны, у нас не тот климат, что в центральной Европе, но, с другой, нет и привычки орудовать шваброй и тряпкой за пределами своего дома.
Первое, что начинают делать берлинцы после завтрака - как кошка лапой, намывать поверхности своего места обитания. Трут витрины, выметают тротуар, подъезды моют и стряхивают несуществующую пыль со столов в кафе. В Москве у нас все еще довольно ограниченно понимание своего личного пространства, мы мыслим малыми формами, поэтому пачка из-под сигарет летит в окно автомобиля, а мир за дверью квартиры кажется враждебным и второстепенным.
Я люблю Москву. Мне нравится путешествовать, но я понимаю, что никогда и ни с каким другим городом на земле у меня уже не будет такой связи, как с ней. Будут и есть другие, не хуже и лучше, а просто другие, но связь с родным местом, как пожизненная пуповина. Я помню этот город ребенком и девицей, в горе и в радости, у меня от Москвы столько микроскопических воспоминаний, которые не воспроизвести и не объяснить постороннему. Это мой ценный груз, золотой песок, который пока скапливается во мне, а к старости посыплется наружу.
Ведь город - это все-таки не стены, купола, суета, дороги и порядки или беспорядки, проще говоря, бардак. Город - это то, что ты в нем пережил и переживаешь. Попробуйте приехать в Париж однажды влюбленным, а в другой раз одиноким. Уверяю вас, это будут два совершенно разных Парижа, по не зависящим от города обстоятельствам.
И я понимаю что, как ни криви нос от московской грязи и как ни сокрушайся человеческой глупости, жадности и лени, не будет уже другого места в мире, в котором бы я влюблялась, расставалась, защищала диплом, проваливала экзамены, меняла квартиры, встречала и провожала друзей, порой, на время, а бывало, и навсегда. Не все воспоминания приятны, не все пережитое повторимо, но родной город – это место силы. Воспринимать его иначе – обесценивать свою жизнь или, возможно, самую главную его часть. Да, порой любить Москву не просто. И, вместе с тем, это так просто – любить.
В Москве есть час поливальных машин. Для тех, кто гуляет или гулял всю ночь до утра, время знакомое. Оно как-то удивительно врезается в воспоминания, вроде, были и более яркие моменты в жизни, но вот это чувство, когда летом, в предутренних сумерках, с головой, шумящей от сигаретного дыма, вина, музыки и слов, с губами, саднящими от поцелуев, ты выпадаешь из темного царства в реальный мир, как вампир, как заплутавшая летучая мышь – его забыть невозможно.
Идешь, почти на ощупь, щуришься, пытаешься привыкнуть к свету, оглядываешься. А вокруг остро пахнет утром, распеваются птицы, на улицах пусто и только какой-нибудь одинокий собачник в полудреме бредет за своим беспокойным питомцем. И где-то, широким маршем через всю улицу, как утренний караул, смывающий прошедшую ночь в портал воспоминаний, идут поливалки. Это час, когда физически чувствуешь связь с городом.
Еще есть оцепенение воскресного дня. Я помню, как в районе Котельнической набережной, перекрестки, в будние дни заставленные автомобильным железом, обнажались в выходной. Пустые дороги казались беззащитными, и на них выходили люди. И жизнь замирала. Какое-то провинциальное умиротворение накрывало город. Как-то сразу становилось заметно, что трава прорастает через растрескавшийся асфальт, а на покосившемся каменном заборе встало дерево.
Где-то во дворе вкусно пахло жареной картошкой, и колокольный звон над крышами нес, уносил, отбрасывал лет на пятьсот назад. Воскресенье в городе - на любителя. Все скорости замедляются, напряжение спадает, и в неожиданно наступившей тишине становятся слышны новые звуки: ветер в листве, стук дверей в продуктовом, звон трамвая на мосту. Прошло время. Трамвай встал, магазин закрыли, забор с деревом снесли. Но замедление московских выходных осталось.
Я люблю Москву. Да, это непростая любовь - через раздражение, сочувствие и порой стыд. Город, как бумага, все стерпит, и люди между делом умудряются наворотить здесь много глупостей.
Мне жаль, что вымирает и разрушается старая Москва, а на ее месте прорастает полынь, встает безликий жилфонд или стеклянные офисные ульи.
Жаль, что мы мусорим и материмся на каждом шагу. Я не ханжа и люблю крепкое слово. Но людей, у которых речь, как песня, из которой слов не выкинешь – единицы. Остальным, хоть язык в галстук завязывай. Мат тоже бывает роскошный, полнозвучный и к месту, а бывает жалкий, мелкий, похабный и злой. Его и слышишь на каждом углу.
И с мусором проблема не в фантике и окурке, а в том, о чем Гоголь писал: «...только где-нибудь поставь какой-нибудь памятник или просто забор - черт их знает откудова и нанесут всякой дряни!» Порой происходят вещи и вовсе забавные: забор, например, снесли, помойку перенесли или упразднили, но жители все равно продолжают приносить мусорные мешки, как букеты, к привычному памятному месту.
Мне жаль, что горожане не здороваются, не смотрят друг на друга, толкаются, хамят. Жаль, что мужчины харкают под ноги и облегчаются, где придется. Что на дорогах все через нахрап, наезд, рывок и унижение. Что люди не видят ни прекрасного, ни уродливого. Что небо опутано проводами, как паутиной, и Маргарита сегодня просто не взлетит на своей метле над городом.
Что многие порядки беспрецедентно глупы, а другие просто мимо человека. Что площадь прихорашивают, а в больнице на соседней улице в коридоре провода на гвоздь намотаны, и зарплата у заведующего отделением двадцать тысяч. И что это за новая чушь такая, с запретом курения на верандах? Москва сбивает с толку, выматывает, вымучивает и словно притупляет чувства. Застряв в ней надолго, ты вдруг начинаешь ловишь себя на том, что как будто немного слепнешь, слегка глохнешь и дышишь, вроде как, через раз.
Но от всего этого только заметнее контрасты и острее благодарность моменту. Когда вдруг из ничего, из пустяка, из-за симпатичной собачонки, завязывается дружелюбный разговор случайных прохожих на улице. Когда приезжаешь и замечаешь, что за две недели твоего отсутствия расцвел двор: газон оформили, цветы посадили, новое покрытие на детской площадке положили.
Когда встретились с друзьями и прожгли всю ночь напролет, и утром еще удивлялись, неужели и правда гуляли в родном городе? Когда видишь, что не снесли, не изуродовали, а отреставрировали старый особняк, а забор вокруг него, хоть и оставили, но сделали ажурным, а не бетонным. Что в знакомой овощной лавке сменилась власть и теперь там хозяйничает обаятельная молдаванка Тамара, к которой приятно зайти за морковкой и потрепаться о том, о сем. И переход отремонтировали, и автобус чистый, и дворник поздоровался, и сосед извинился за вчерашний концерт для дрели с оркестром.
Не знаю. Везде, всегда и во всем есть человеческий фактор. Я не представляю, на какие массовые курсы озеленения сознания надо отправлять нас всех во имя нашего чистого, безопасного, комфортного и дружелюбного завтра. Не знаю, сколько на самом деле длились семь дней творения и сорок лет блуждания. Но, мне кажется, что первейшая жизненная необходимость - видеть хорошее, замечать плохое, верить в человека и ставить на будущее. Возможно, оно и правда, счастливое и светлое.
