Вообще, путешествие - это всегда преодоление какого-то стресса. От мощного, подобного страху полетов, до какой-нибудь завалящего опасения просадить все деньги в KaDeWe или на Via Monte Napoleone. У всех свои больные пятки и причуды. Когда путешественники сбиваются в компанию, количество причуд множится.
Мы держались друг друга, но знали, что одного товарища укачивает в машине, две барышни боятся, одна бабочек, другая незнакомцев, еще у одного аллергия на цитрусовые, а больше всего повезло тому, кого тошнит при одном упоминании о воде.
Понятное дело, всех смущало, какого лешего этот гидрофоб во всю прыть мчит в сторону Дуная, если в мирное время его укачивает и над кастрюлей с борщом. Но, возможно, преодоление страхов дает нам самое мощное чувство удовлетворения. А может, хорошая компания обладает магической способностью смирять любой психоз.
Так или иначе, наш бояка хорохорился всю дорогу, притих на подъезде к Пассау, побледнел на причале, в коматозе ступил на борт и в гробовом молчании открыл бутылку рома, оказавшись в каюте. Справедливости ради надо признать, что ни он один приложился к той бутылке. Передавая спиртное по кругу, мы, как зачарованные, смотрели в иллюминатор. За стеклом со страшной скоростью неслись мутные воды.
Мутные, поскольку в Пассау, в месте под названием Dreiflüsse-Eck, голубую волну Дуная разбавляют реки Инн и Игль, и дальше это темное, мощное и стремительное течение несется на предельных скоростях и захлестывает ваш иллюминатор. Бледные невротики прихлебывали коньяк и старались не замечать речные буи, уложенные на бок скоростью течения.
Дунай, конечно, красавец. Длиннее в Европе только Волга. Он берет начало в Шварцвальде в Германии и, так или иначе, протекает через десяток стран. В тридцати километрах от истока уходит под землю и бьет ключами. У него почти двадцать только главных притоков. На притоке Изар стоит Мюнхен. На самом Дунае четыре европейские столицы - Вена, Братислава, Белград и Будапешт. Нам предстояло прошвырнуться по трем из них, плюс австрийский город Дюрнштайн вместо Белграда. Так мы и примерно сотня седых как лунь старичков-попутчиков отправились в сторону австрийских берегов.
Сразу наметились развлечения. Во-первых, прохождение шлюзов. Даже если вас предупреждают о них, при первых утробных лязгающих звуках вы начнете быстро моргать и неадекватно реагировать. После первого шлюза напрягся даже самый крепкий из нас.
Обнаружив в иллюминаторе вместо глади речной каменную кладку прямо перед носом, он вспомнил о незалеченной клаустрофобии и побежал по каютам в поисках спасительной бутылки. «София» продиралась через шлюзы всю ночь, и радости нашей не было предела.
Следующее развлечение на борту оказалось связано к кормежкой. Когда мы проголодались, а произошло это примерно на пятнадцатой минуте после отправления, выяснилось, что теплоход не холодильник. Мы разбежались в сторону ресторана и стукнулись лбами об закрытую дверь. Дальше одно за другим последовали леденящие душу открытия. Сначала мы обнаружили, что на борту кормят по часам, а это чистый страх и ужас, потом, что даже бар с орешками скрывается где-то там за заветной дверью и наконец, что из всех припасов у нас на всех полтора яблока и початая бутылка рома. Кстати, а где она? Тут даже самые неприхотливые из нас почувствовали приступы волчьего голода.
На палубе мы обнаружили библейского вида старичков, которые с пивом и с удобством расположились на шезлонгах и под нашими горящими взглядами принялись разворачивать гамбургеры из макдональдса. Мы вдохнули ароматы майонеза и кетчупа и кто-то всхлипнул. Надо ли говорить, что на ужине мы были первыми.
Мы псами блохастыми отирались у двери и, хочется верить, что вежливо поблагодарили дядю, когда он наконец ее открыл. Нет, понятно, что еда - дело десятое, но когда у вас на семерых пятнадцать фобий, а вокруг кипит и пенится речная волна, грохочут шлюзы и жизнь стремниной проносится мимо, не грех и подкрепиться.
А «София» все шла своим чередом. Дождь лил не переставая, и вода обступала нас повсюду. Мы слонялись по каютам и гадали, что нас ждет. Нас ждали веселая Вена, кирпичные крыши Братиславы, игрушечный австрийский Дюрнштайн с абрикосами на тротуарах, и постоянно преследовавшее чувство, что пока мы тут рассекаем по улицам, наши старички, объединившись в орден седого Мафусаила, захватывают теплоход и без нас улепетывают прочь. А потом мы пришвартовались в Будапеште.
Мы больше не держались друг за друга и за свои страхи, расползлись в разные стороны и потерялись в городе. Одни на холме, другие в равнинной Пеште. Я люблю Будапешт. Его фасады, термы, гору Геллерт и остров Маргит. Это город воды и воздуха, масштаба, размаха и полета. Здесь на улице Дохань самая крупная синагога в Европе. Здесь смешливые и спокойные люди. Они вкусно кормят и наливают от души.
Здесь все, что прекрасно, хорошо видно. Королевский дворец на будайском холме, базилику Святого Иштвана, дворцы, мосты, Парламент. Парламент... Благодаря полноводному Дунаю у этого города их два, и неизвестно еще, какой краше: оригинал, что тянется своими неоготическими башнями в небо или текучий фантом, шпили которого растворяются в воде.
Будапешт для меня, как коллекция воспоминаний. Я помню какого-то мальчишку, который поцеловал меня в очереди на фуникулер Шикло, и как ночи напролет мне снился фасад Парламента, растянутый как гармонь невидимой рукой, и музыка редкой красоты и силы звучания, что неслась над водой. Помню, как в другой раз на горе Геллерта мне удалось найти Философский сад Нандора Вагнера, знаменитого венгерского скульптора с шведским гражданством и женой японкой.
Стремительно темнело и соседство с бронзовыми Эхнатоном, Лао-Цзы и Авраамом казалось продолжением внезапного сна, мадьярского морока. Еще помню квартиру на холме в Буде, в которую как-то раз после суточного пробега на старой тойоте мы с друзьями ввалились, засыпая на ходу. Заснули все в беспамятстве. А когда я очнулась, увидела Королевский дворец и город в утреннем тумане. Я сварила кофе и пила его, стоя у окна. И было мне счастье. Но рано или поздно весь кофе оказывается выпит, декорации со скрипом сменяются, солнце садится и опять пора в путь.
По дороге обратно на наш теплоход я нашла на мостовой мобильный телефон. Подобрала, и он внезапно зазвонил в руках. Я машинально ответила. Женский голос. Непонятный язык. Опять же машинально я переспросила по-русски. Повисла пауза. На том конце провода не просто отключили связь, трубку словно размозжили о стену. Я до сих пор храню этот аппарат. Выдохшийся, он лежит у меня в столе. Как нераскрытая тайна города, как что-то, что судьба перебросила из одного мира в другой без всякого смысла и объяснения, развлекаясь и путая следы.
Мы отчаливали уже в сумерках. Охлажденное Токайское возгоняло романтизм до критического уровня, и хотелось дать задний ход, повернуть время вспять, отменить силу воспоминаний и остаться, остаться здесь навсегда. Втереться в логику этих улиц и площадей и запалить памятный фонарь своего имени где-нибудь в темном углу будайского холма.
Но жизнь, как Дунай, текла своим чередом. Весь вечер на борту теплохода зажигала седовласая камарилья и, цементируя воспоминания прекрасным, мы вместе с нашими старичками разоряли местный бар. «София» ложилась на обратный курс, и река разворачивалась к нам другими берегами.
Мы еще бродили по Хофбургу, лакомились венскими шницелями и сластями и любовались видом с площадки Собора святого Стефана; шлялись по улицам Братиславы, и нам навстречу вдруг вышла свадебная процессия, и невеста была в красном; часть из нас проспала остановку в Дюрнштайне, а те, кто собрались с силами и высадились на берег, потом всю оставшуюся дорогу вспоминали о пропахших фруктами средневековых улицах. И везде шел дождь. Он преследовал нас, провожал из страны в страну, из города в город. Дунай принимал эту проливную взвесь и равнодушно катил свои волны дальше, а мы тянули напитки и резались в карты с нашими старичками. Прогулка по реке не на шутку затягивала нас, но вот только сроки ее подходили к концу.
Потом в гараже в Пассау, откуда мы забирали наши истосковавшиеся по скорости автомобили, недавние попутчики еще хватали нас за руки и желали хорошего лета и настроения. Но наше круизное братство распадалось на глазах, и все возвращалось на круги своя. Хотя, что это за место такое? Мерседесы неслись в Берлин, самолеты летели в Москву и Нью-Йорк, но кто знает, где остается ваше сердце после всех переездов и перелетов?
Наши так и продолжили болтаться на дунайской волне. И все страхи теперь были ни при чем. Потому что любовь к путешествиям лечит любую напасть. И даже наш безнадежный гидрофоб после круиза по Дунаю прикипел к воде и охладел к своим страхам. Что уж говорить об остальных...
Теперь мы боялись ночных шлюзов. Это было гораздо романтичнее.
"шлюзы и страхи" - это эвфемизм "шлюхи и стразы"?)) ..хотя нет.. "шлюхи и стразы" - это про светскую жизнь)