В Провансе, в Авиньоне, стартовал 66 театральный фестиваль. Спектаклем открытия, по традиции сыгранном во дворе-каре Папского дворца (постройка в тюремно-бастионном стиле – что понятно, Папы жили в Авиньоне не совсем по своей доброй воле), стал «Мастер и Маргарита» в постановке англичанина Саймона Макберни, большого любителя русской словесности, незадолго до этого поставившего в Нидерландской опере «Собачье сердце» и привозившего к нам на Чеховский фестиваль спектакль, посвященный биографии Шостаковича. Но почему Авиньон приглашает англичанина на территорию французского театра (у них – Шекспир, культурная олимпиада в Лондоне, Первый Всемирный фестиваль Шекспира, у нас – Мольер ет сетера)? Собственно, о том с чего бы это, и ведутся все авиньонские разговоры.
Похоже, в этом году фестиваль решил поговорить. На прошлом, юбилейном, организаторы ловко увернулись от пространных бесед, пригласив в хедлайнеры фестиваля хореографа Бориса Шармаца с его специально подготовленной для Авиньона постановкой Enfant (инфантильными там были все, и дети, и взрослые, одни висели на крюках, других, как мертвых, возили по полу) и Анн-Терез де Кеерсмакер, фламандскую танцовщицу, устроившую в Папском дворце камлания на рассвете. Спектакль начинался в четыре утра, когда прячутся летучие мыши – непременные участники всех спектаклей в церковных садах, клуатрах и в Папском дворце, – и их сменяют первые ласточки.
Зрители ужасно мерзли, хотя заботливые организаторы и выдавали им пледы, а рецензенты писали многоречивую объяснительную пламенную чепуху про увиденное и прочувствованное на рассвете. Еще такими фокусами встречи нового дня увлечен обожаемый у нас лошадник Бартабас со своим конным театром Зингаро – славой своей он обязан как раз Авиньонскому фестивалю, где дебютировал в начале семидесятых, появившись вместе с лошадью и белой крысой ( вот и вся его тогдашняя труппа). Я, к сожалению, участия в рассветных мистериях ни разу не принимала, поэтому оценить степень воздействия и полноты картины не могу. В этом году, похоже, организаторы решили больше внимания уделить театру со словами.
Nouveau Roman Кристофа Оноре – история, сочиненная артистами, на сцене среди других исполнителей – Людивин Санье, – и режиссером рассказывает о том, как рождался новый французский роман на стыке 50-60 годов. Здесь и Саган с ее «Здравствуй Грусть», и Роб Грийе, и Маргерит Дюррас (она похожа на девочку-дурочку, которая делает тартинки на вечеринке, пока ее товарищи пьют взрослые напитки, танцуют и целуются по углам), и Самюэль Беккет, и Мишель Бушон, и Натали Сарот.
Сцена оформлена в стиле аудитории, спускающейся к народу, то есть к зрителям. Судебная кафедра, множество телевизоров, стол с закусками и напитками. Молодые перья спорят, разговаривают, размышляют, ссылаются на Бальзака, Флобера, Стендаля. Периодически показывают фрагменты видеоинтервью с ныне действующими французскими писателями, где те пытаются объяснить этот феномен, возникновение «нового французского романа». В таких разговорах, интеллектуально-познавательно исторических филологических проходит два с половиной часа. Спектакль заканчивается уже за полночь.
Но улицы полны народу, все поют и пляшут в прямом смысле слова. Под каждым плантаном столик, где дадут и выпить, и закусить. На черном-пречерном небе горят яркие-преяркие южные звезды. Летучие мыши попрятались от гогота неспящего города, зато появились маленькие несимпатичные мошки, которые безжалостно кусали меня на протяжении всей театральной дискуссии. Я и забыла, что главное правило Авиньона: бутылка воды и шляпа на голове днем, и закрытая одежда и шерстяная кофта вечером.
В этом году мне удалось наконец-то сделать то, что безуспешно пыталась провернуть предыдущие несколько лет. Я поселилась в центре города, за крепостными стенами! Под самой крышей, в мансарде. Первое ощущение – восторг: невольно чувствуешь себя героиней «Богемы». Внизу: винотека, несколько баров, и праздничная карнавальная толпа. Здесь, кажется, всякий артист. И дедулька, который торгует свежевыжатыми соками на улице, и хозяйка квартиры, что отдает мне ключи и царственно небрежным жестом закрывает телевизор театральной афишей, только что сорванной на улице: «Теле не работает!» – ну прямо Фанни Ардан, и продавец сувениров, деревянных поющих лягушек и цикад, разъезжающий на машине, разрисованной лягушками.
И артисты, поющие куплеты, разыгрывающие мизансцены прямо на улицах, обращаясь ко всем зевакам и посетителям кафе. Посетители хихикают, с удовольствием принимают игру. Они и сами в некотором роде артисты. Изящно, эффектно одетые, обмениваются шутками-прибаутками с соседями за столиками. В общем если и есть резон накрасить глаза на сорокаградусной жаре и надеть красивое платье, – Авиньон аргументов предоставляет предостаточно.
